2.3. Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи и участников уголовного процесса (ст. 311 УК)

Прообразом для нормы, содержащейся в ст. 311 УК РФ, послужила ст. 184¹ УК РСФСР, включенная в последний Законом от 24 апреля 1995 г. и озаглавленная «Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи, должностного лица правоохранительного или контролирующего органа и их близких»[314]. В юридической литературе применительно к последней статье подчеркивалось, что «основным объектом нового состава преступления выступают надлежащие условия для отправления правосудия, выражающиеся в безопасности судьи, прокурора, следователя, судебного исполнителя, лица, производящего дознание, должностного лица правоохранительного или контролирующего органа, сотрудника федерального органа государственной охраны в связи с их служебной деятельностью, народного заседателя и присяжного заседателя в связи с их участием в отправлении правосудия, а также их близких родственников и иных лиц, на жизнь и здоровье которых совершено посягательство с целью воспрепятствовать законной деятельности; дополнительным — жизнь, здоровье и имущество охраняемых лиц»[315].

Норма, содержащаяся в ст. 311 действующего УК, сконструирована также в целях защиты безопасности отдельных категорий субъектов, но перечень таковых выглядит несколько иначе. Во-первых, этот перечень включает в себя не только должностных лиц (и их близких), но и некоторых частных лиц (и их близких). Во-вторых, в него не входят должностные лица, не являющиеся участниками процессуальной деятельности и не выполняющие обязанности по исполнению процессуальных актов[316].

Основной объект преступления, предусмотренного указанной статьей, думается, может быть определен как безопасность участников процесса и их близких, а также лиц, выполняющих обязанности по исполнению процессуальных актов, и их близких, как условие надлежащего отправления правосудия и беспрепятственной реализации результатов последнего.

Нам представляется, что круг потерпевших от данного преступления не следует ограничивать лицами, являющимися только участниками уголовного судопроизводства и их близкими[317]. Ни название ст. 311 УК, ни ее содержание не дают основания для такого вывода. Внимательное ознакомление с текстом названной статьи позволяет выделить не одну, а несколько категорий субъектов, чья безопасность берется под особую опеку и в отношении которых может возникнуть потребность в применении специальных средств, обеспечивающих их защищенность от различного рода угроз.

Во-первых, это лица, участвующие в отправлении правосудия. Законодатель прямо называет при этом судью и присяжного заседателя, но одновременно упоминает и иных лиц, выполняющих ту же функцию. В уголовном процессе последнюю могут осуществлять только упомянутые уже субъекты — профессиональные судьи (судьи федерального суда общей юрисдикции и мировые судьи, судьи арбитражных судов) и присяжные заседатели (ст. 30 УПК РФ). Соответственно понятие «иные лица, участвующие в отправлении правосудия» может иметь отношение только к другим сферам судопроизводства. К числу таких лиц, как было выяснено при анализе состава преступления, предусмотренного ст. 295 УК, реально могут быть отнесены только арбитражные заседатели.

Соответственно и термином «судья» в ст. 311 УК охватываются не только судьи, функционирующие в уголовном судопроизводстве, но все лица, управомоченные законом на профессиональной основе осуществлять правосудие (судьи федеральных судов общей юрисдикции, мировые судьи, судьи Конституционного Суда РФ и уставных судов субъектов РФ, судьи арбитражных судов (арбитры)).

Во-вторых, это должностные лица, выполняющие обязанности по принудительному исполнению судебных актов. Хотя в ст. 311 УК это лицо обозначено термином «судебный исполнитель», в действительности речь может идти теперь только о судебном приставе-исполнителе, поскольку именно на него, как мы выяснили выше, возложено непосредственное осуществление функций по исполнению судебных актов.

В-третьих, к числу потерпевших от данного преступления принадлежит и должностное лицо, призванное обеспечить порядок судебного заседания — судебный пристав.

В-четвертых, такими лицами, как явствует из содержания ст. 311 УК, являются участники уголовного процесса. Среди них уголовный закон особо выделил потерпевшего и свидетеля. Соответственно понятие «другие участники уголовного процесса» должно объединять всех лиц, помимо потерпевшего и свидетеля, которые принимают участие в уголовном судопроизводстве. К последним, кроме названных субъектов и лиц, участвующих в отправлении правосудия, УПК прямо отнес прокурора, следователя, начальника следственного отдела, органы дознания, дознавателя, частного обвинителя, гражданского истца, подозреваемого, обвиняемого, законных представителей несовершеннолетнего подозреваемого или обвиняемого, защитника, гражданского ответчика, представителя гражданского ответчика, эксперта, специалиста, переводчика, понятого (гл. 5-8 УПК). Но и этот перечень, думается, не следует считать исчерпывающим. Уголовно-процессуальный закон упоминает и о других лицах, участвующих в уголовном процессе и обладающих в этой связи определенными процессуальными правами и обязанностями. Например, хотя в специальной статье не определен правовой статус секретаря судебного заседания, это лицо также следует признать участником уголовного процесса. Подтверждением сказанному, как справедливо отмечено в литературе, служат, например, положения ч. 1 ст. 62 и ст. 68 УПК об основаниях и процедуре отвода секретаря судебного заседания[318].

Из содержания ч. 5 ст. 189 УПК вытекает, что к участникам уголовного судопроизводства необходимо относить и адвоката, явившегося на допрос со свидетелем. Такой адвокат вправе не только присутствовать при допросе, но и по окончании допроса делать заявления о нарушениях прав и законных интересов свидетеля. Указанные заявления подлежат занесению в протокол допроса.

Можно привести и другие примеры участвующих в уголовном судопроизводстве лиц, чей процессуальный статус регламентирован не так скрупулезно, как статус участников процесса, упомянутых в гл. 5-8 УПК. Такое отношение законодателя может быть объяснено разными причинами. Статус одних субъектов не получил четкой регламентации в виду их ситуативного участия в процессе. Правовое положение других неопределенно по своей сути в силу того, что их правовой статус только начинает складываться, ввиду начальности стадии процесса, в которой они принимают участие[319]. К последним могут быть отнесены, например, лицо, сообщившее о преступлении (заявитель) в порядке, оговоренном в ч. 1 ст. 140 УПК; лицо, давшее объяснение при рассмотрении сообщения о преступлении дознавателю, органу дознания, следователю и прокурору (ст. 144 УПК).

Представляется, что нет никаких оснований исключать названных субъектов из числа лиц, в отношении которых могут быть применены меры безопасности. Противоположный вывод не соответствует положениям уголовно-процессуального закона о назначении уголовного процесса (ст. 6 УПК) и принципах последнего.

Наконец, потерпевшими от рассматриваемого преступления могут быть лица, близкие всем указанным выше субъектам. Как и в ст. 295 УК, понятие «близкие» употреблено в ст. 311 УК в широком Значении и объединяет близких родственников (п. 4 ст. 5 УПК), родственников (п. 37 ст. 5 УПК) и близких лиц (п. 3 ст. 5 УПК).

Безопасность всех названных субъектов охраняется ст. 311 УК, что называется, «на дальних подступах», путем охраны соответствующей информации, поскольку объективная сторона предусмотренного данной статьей преступления выражается в разглашении сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении указанных лиц.

Многие из подобных мер, если данные о них перестают быть конфиденциальными, не могут быть результативными. Защищаемые лица в этом случае снова становятся уязвимыми, доступными для противоправного воздействия. В итоге — решение стоящих перед правосудием задач осложняется.

Основание и содержание мер безопасности, применяемых в отношении судей, других должностных лиц, участвующих в процессуальной деятельности либо выполняющих обязанности по принудительному исполнению судебных актов, а равно их близких, раскрываются в Федеральном законе Российской Федерации от 20 апреля 1995 г. (с послед, изм. и доп.) «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов»[320].

В соответствии со ст. 1 и 5 указанного Закона меры безопасности применяются для обеспечения защиты жизни и здоровья защищаемых лиц и сохранности их имущества при наличии достаточных данных, свидетельствующих о реальности угрозы безопасности защищаемого лица[321].

К мерам безопасности закон отнес: установление личной охраны, охраны жилища и имущества; выдачу оружия, специальных средств индивидуальной защиты и оповещения об опасности; временное помещение в безопасное место; обеспечение конфиденциальности сведений о защищаемых лицах; перевод на другую работу (службу), изменение места работы (службы) или учебы; переселение на другое место жительства; замена документов, изменение внешности.

В законе также предусматривается возможность проведения в целях реализации предусмотренных законом мер безопасности оперативно-розыскных мероприятий[322].

Отметим, однако, наличие пробела в законодательном определении круга должностных лиц, подлежащих государственной защите. Хотя в ст. 2 упомянутого нормативного акта неоднократно вносились изменения, она по-прежнему не называет среди лиц, в отношении которых на основании данного Закона могут применяться меры безопасности, ни судебного пристава, ни судебного пристава-исполнителя, ни арбитражного заседателя. Ничего не говорится о подобных мерах ни в Федеральном законе «Об исполнительном производстве» от 21 июля 1997 г.[323], ни в Федеральном законе «О судебных приставах» от 4 июня 1997 г.[324]

Такое положение вряд ли можно объяснить отсутствием необходимости в регламентации оснований и содержания соответствующих мер, применяемых в отношении рассматриваемых субъектов. Скорее следует упрекнуть законодателя в невнимательности в решении указанного вопроса.

Правовую основу применения мер безопасности в отношении участников уголовного судопроизводства, а также их близких составляют положения Уголовно-процессуального кодекса РФ.

«При наличии достаточных данных о том, что потерпевшему, свидетелю или иным участникам уголовного судопроизводства, — говорится в ч. 3 ст. 11 УПК, — а также их близким родственникам, родственникам или близким лицам угрожают убийством, применением насилия, уничтожением или повреждением их имущества либо иными опасными противоправными деяниями, суд, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают в пределах своей компетенции в отношении указанных лиц меры безопасности, предусмотренные статьями 166 частью девятой, 186 частью второй, 193 частью восьмой, 241 пунктом 4 части второй и 278 частью пятой настоящего Кодекса».

В упомянутых статьях УПК в качестве мер безопасности названы:

— действия по исключению из протокола следственного действия данных о личности защищаемого лица;

— контроль и записи телефонных и иных переговоров;

— проведение опознания в условиях, исключающих возможность наблюдения опознающего опознаваемым;

— проведение закрытого судебного заседания;

— проведение допроса свидетеля в условиях, исключающих визуальное наблюдение.

Однако меры безопасности, применяемые в отношении частных лиц, участвующих в уголовном судопроизводстве, не могут быть сведены только к средствам, прямо указанным в УПК. Возможность их применения предусмотрена и другими нормативными актами, в том числе Законом РСФСР от 18 апреля 1991 г. «О милиции» (п. 24 ст. 10)[325] и Федеральным законом РФ от 12 августа 1995 г. «Об оперативно-розыскной деятельности» ( ч. 7 ст. 18)[326]; Федеральным законом РФ от 15 июля 1995 г. «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» (ст. 19)[327] и др.

Это особо важно подчеркнуть, поскольку ни одна из процессуальных мер безопасности, как справедливо замечено в юридической литературе, не обеспечивает реальной защиты участников уголовного судопроизводства[328].

Проблема заключается в том, что система мер безопасности названными и другими нормативными актами не конкретизирована. К тому же не создан механизм реализации подобных мер. В последнем отношении несколько иначе обстоит дело со средствами, используемыми при государственной защите судей, а также должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов. Еще 20 декабря 1995 г. был издан Приказ министра внутренних дел РФ № 483 «О мерах по реализации Федерального закона “О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов”», которым не только детализируется содержание мер безопасности, но и разъясняется порядок их применения[329].

Неплохие перспективы в обеспечении безопасности частных лиц, участвующих в уголовном судопроизводстве, имел, на наш взгляд, проект Федерального закона «О государственной защите потерпевших, свидетелей и других лиц, содействующих правосудию». В ст. 12 названного проекта были предусмотрены следующие меры:

1) личная охрана, охрана жилища и имущества защищаемого лица;

2) выдача защищаемому лицу специальных средств индивидуальной защиты, связи и оповещения об опасности;

3) наложение временного или постоянного запрета на выдачу сведений из информационно-справочных и иных документальных фондов;

4) переселение защищаемого лица на другое место жительства;

5) замена документов;

6) изменение внешности защищаемого лица;

7) изменение места работы (службы) или учебы защищаемого лица;

8) временное перемещение защищаемого лица в безопасное место;

9) объявление защищаемого лица безвестно отсутствующим или признание его умершим[330].

Однако это хорошее начинание не получило своего логического завершения, хотя соответствующий закон был принят Государственной Думой РФ еще в декабре 1994 г. В январе 1995 г. Закон был отклонен Президентом Российской Федерации и направлен в Государственную Думу для повторного рассмотрения. Вновь принятый ею Закон был отклонен Советом Федерации. Наконец, в мае 1997 г. Закон был принят Государственной Думой в третий раз и после одобрения его Советом Федерации направлен Президенту РФ для подписания и обнародования. Однако и в этот раз Президент воспользовался своим правом вето[331].

Ни одна из указанных в проекте мер не нашла отражения в действующем УПК.

На наш взгляд, пока в законе не будут достаточно четко определены основания, содержание и порядок применения мер безопасности в отношении частных лиц, участвующих в уголовном судопроизводстве[332], ст. 311 УК будет не уголовно-правовой гарантией безопасности данных субъектов, а пустой декларацией. Реальное применение указанной статьи проблематично, поскольку виновные в разглашении сведений о принятых мерах всегда могут сослаться на то, что осуществление последних было незаконным. Соответственно и в описании признаков объективной стороны анализируемого состава преступления не может не возникать трудностей.

Под разглашением сведений о мерах безопасности следует понимать любое деяние, в результате которого указанные сведения становятся достоянием лица, которое до этого данными сведениями не обладало и не имеет права на ознакомление с таковыми. Как верно замечено в литературе, форма предания соответствующих данных огласке не имеет значения. Преступление может выразиться в устном и письменном сообщении, демонстрации документов, различных выступлениях. Не исключена возможность совершения данного преступления путем бездействия. Речь идет о ситуациях, когда лицо не выполняет действий, направленных на обеспечение конфиденциальности сведений, например, оставляет документы, содержащие соответствующие данные, в доступном для посторонних лиц месте[333].

С того момента, когда сведения преданы огласке, т. е. стали достоянием посторонних лиц, данное преступление следует считать оконченным. Однако при этом важно, чтобы «ставшие известными сведения могли быть использованы в посягательстве на безопасность защищаемого лица»[334]. Необходимо также, чтобы постороннее лицо «воспринимало истинный смысл сообщенных сведений»[335].

Субъект анализируемого преступления охарактеризован в законе как лицо, которому эти сведения были доверены или стали известны в связи с его служебной деятельностью.

Указание на такой признак субъекта, как «лицо, которому сведения были доверены...», имеется и в других статьях Уголовного кодекса, в частности в ст. 283 УК. Однако применительно к последней статье больших трудностей в описании субъекта не возникает благодаря тому, что законом определены правила и порядок допуска должностных лиц, граждан и организаций к государственной тайне[336]. Иначе обстоит дело с установлением круга лиц, которые могут быть привлечены к уголовной ответственности по ст. 311 УК, поскольку нормативное регулирование порядка допуска лиц к сведениям о мерах безопасности, применяемых в отношении участников процесса, отсутствует. Можно только высказать предположение, что речь идет о субъектах, до которых сведения соответствующего характера специально доведены органами, на которые возложена обязанность по обеспечению мер безопасности, либо в целях реализации самих этих мер, либо в целях обеспечения законных прав и интересов защищаемых граждан.

Под лицами, которым сведения о мерах безопасности стали известны в связи с их служебной деятельностью, следует понимать тех, до кого эти данные специально не доводились компетентными органами, но стал обладателем таковых в связи с осуществлением своих служебных полномочий. Казалось бы, круг подобных субъектов не ограничивается должностными лицами. Однако усомниться в этом правильном по смыслу УК РФ выводе заставляют положения ст. 19 упомянутого Федерального закона РФ «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов», именуемой «Ответственность за нарушение требований, установленных настоящим Федеральным законом». В соответствии с этой статьей ответственность за разглашение сведений о мерах безопасности возлагается лишь на должностных лиц органов, обеспечивающих безопасность, и на должностных лиц предприятий, учреждений и организаций, в адрес которых направлены решения органов, обеспечивающих безопасность. Думается, что адресатом Закона необходимо признавать не только должностных лиц, но и других работников, от которых зависит реализация мер безопасности, для чего следует внести соответствующие уточнения в названную статью.

Решение вопроса о субъективной стороне анализируемого состава преступления также не лишено определенных сложностей.

В юридической литературе наиболее распространено суждение, согласно которому разглашение сведений о мерах безопасности является умышленным преступлением[337]. Однако после изменения редакции ч. 2 ст. 24 УК такой вывод выглядит слишком категоричным. Чтобы в этом убедиться, необходимо, думается, определиться в части следующих проблем.

Во-первых, возможно ли в принципе предание соответствующих данных огласке без того, чтобы это не охватывалось сознанием субъекта?

Во-вторых, вытекает ли из содержания употребленных в законе терминов, что по ст. 311 УК должны квалифицироваться только умышленные деяния?

Ситуация, при которой сведения о мерах безопасности могут стать достоянием постороннего лица в результате неосмотрительного поведения субъекта, вполне допустима. Это возможно, например, в случае ошибки в личности гражданина, которому передается информация; при сообщении последней другому компетентному лицу в условиях, когда ее обладателем становится посторонний, о присутствии которого передающий сведения не знает, хотя должен и мог бы об этом знать, и т. д.

Что же касается употребленных в законе терминов, то они также не исключают вывода о возможности совершения анализируемого преступления по неосторожности.

Так, в русском языке глагол «разгласить», от которого, надо полагать, произошло существительное «разглашение», означает «рассказать, оповестить, сделать известным всем (что-нибудь тайное)»[338].

Безусловно, актуален и вопрос о том, достигает ли неосторожное разглашение сведений о мерах безопасности уровня общественной опасности, присущего преступному посягательству. Сомнения в правильности положительного ответа на поставленный вопрос, думается, возможны лишь в отношении деяния, предусмотренного ч. 1 ст. 311 УК. Предание огласке соответствующих данных в том случае, когда оно повлекло тяжкие последствия (ч. 2 ст. 311 УК), на наш взгляд, представляет опасность и тогда, когда произошло в результате неосмотрительного поведения виновного. Нам представляется, что вопрос о форме вины в составах разглашения данных о мерах безопасности следовало бы в законе решить дифференцировано. В ч. 1 ст. 311 УК целесообразно было бы указать на умышленный характер деяния, а применительно к квалифицированному составу — допустить возможность неосторожной формы вины. При этом формулировку диспозиции ч. 2 данной статьи следовало бы изменить, отказавшись от конструкции типа «то же деяние...» и воспроизведя в тексте названной части указание на другие признаки простого состава преступления.

Раскрывая содержание квалифицирующего признака, необходимо, думается, исходить из целевого назначения нормы, закрепленной в ст. 311 УК. Тяжкие последствия могут, во-первых, выразиться в существенном фактическом нарушении безопасности защищаемых лиц (убийство, причинение вреда здоровью, причинение значительного имущественного ущерба и т. п.), во-вторых, в отклонении охраняемого субъекта от выполнения его процессуальной функции или обязанностей по исполнению судебного акта (вынесение судьей неправосудного приговора, отказ свидетеля от дачи показаний или дача им заведомо ложных показаний и т. п.), в-третьих, такие последствия могут заключаться в материальных и людских потерях, которые связаны с пресечением или предотвращением посягательств на лиц, в отношении которых были применены меры безопасности (лишение жизни работника правоохранительного органа либо причинение вреда его здоровью, существенные материальные затраты на применение дополнительных мер безопасности и т. д.).

Закономерен и вопрос о субъекте данного квалифицированного состава преступления. Он актуален в связи с содержанием ч. 3 ст. 19 Федерального закона «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов». Здесь говорится: «Разглашение защищаемым лицом сведений о применяемых в отношении него мерах безопасности в случае, если это привело к тяжким последствиям для других лиц, влечет за собой уголовную ответственность»[339]. К сожалению, это справедливое указание Закона не подкреплено уголовно-правовой санкцией. Существующая формулировка ч. 2 ст. 311 УК позволяет относить к числу субъектов предусматриваемого ею преступления лишь лиц, которые могут привлекаться к уголовной ответственности на основании ч. 1 данной статьи. Но так называемые защищаемые субъекты могут, во-первых, вовсе не находиться в отношениях службы (присяжные заседатели). А во-вторых, находясь в подобных отношениях, информацию о мерах безопасности они получают отнюдь не в связи непосредственно со служебной деятельностью, а постольку, поскольку именно в целях обеспечения их безопасности применяются соответствующие меры. Предложенное выше изменение конструкции квалифицированного состава преступления позволило бы устранить и эту несогласованность между упомянутым Законом и УК. На наш взгляд, уголовная ответственность за разглашение сведений о мерах безопасности, повлекшее тяжкие последствия, не должна ставиться в зависимость от наличия у лица каких-то специальных свойств.

Разумеется, наступившие последствия должны находиться в причинной зависимости от предания сведений о мерах безопасности огласке, хотя причинная связь в этом случае не всегда может быть прямой. Психическое отношение виновного к рассматриваемому квалифицирующему признаку, как представляется, может выразиться как в умысле, так и в неосторожности.