Эксперты говорят: «Он»

Историю с исчезновением бриллианта поручили распутывать следователю по особо важным делам, присланному из столицы. Он сразу же назначил экспертизу расписки. Эксперт-почерковед установил, что ее текст напечатан на машинке, которая стоит в приемной прокуратуры, а подписал расписку Николай Кузьмич. Да и сам он с горестной обреченностью повторял: «Моя подпись, моя! Собственноручно подписал. А как и когда, хоть убейте, не помню!»

До выяснения обстоятельств пропажи камня прокурора отстранили от должности. Никого не желая видеть, он сиднем сидел дома, под добровольным арестом. Прокуратура гудела, словно растревоженный улей.

Маслову осаждали вопросами. Она плакала, говорила, что без Николая Кузьмича, который к ней относился лучше отца родного, работать не хочет, силилась вспомнить все до мелочей.

Людмила Федоровна была аккуратным, исполнительным работником, и постепенно ее оставили в покое. Приезжий следователь, казалось, был равнодушен к внутренним проблемам прокуратуры и секретаршу до поры до времени словно не замечал.

Вел он следствие довольно нестандартно: рано утром приходил на службу и запирался в угловом кабинете. У него иногда бывали местные жители в стеганых халатах и тюбетейках, сотрудники милиции, прибывшие, судя по разговорам, из других городов. Телефон в его кабинете звонил почти без умолку. Все обвиняемые, их родственники, свидетели, проходившие по делу Каратоя Садыкова и его сообщников, были снова допрошены, в подозрительных случаях проводились тщательнейшие обыски, увы, безрезультатные.