§ 2. Правосознание в дореволюционной России

Колоссальное значение для осмысления сущности правосознания как сложного феномена, взаимодействующего с социальными, психологическими и нравственными категориями, имеют правовые теории, сформировавшиеся в России на рубеже XIX—XX столетий.

Крупнейший представитель русского позитивизма Н. М. Коркунов отмечал неизбежность некоторого раздвоения права: юридическим нормам, выраженным в законодательстве, судебной практике, противопоставляется свободно развивающееся субъективное правосознание.

Неизбежность такого противопоставления обусловлена общественным развитием, в процессе которого наряду с субъективными условиями человеческой деятельности, личными качествами, личным опытом, большое значение имеют объективные факторы, культурное наследие прошлого. Культура представляет собой своеобразную капитализацию прошлого опыта, поддерживаемого и развивающегося при постоянной творческой активности отдельной личности.

“Положительное (объективное) право — один из элементов общественной культуры и как вся вообще культура, представляясь продуктом прошлого, продуктом уже пережитого, никогда не может заменить собою и уничтожить субъективного правосознания, вызываемого и направляемого непосредственными потребностями текущей жизни и поэтому обуславливающего значение и развитие самого положительного права”[304].

Представить себе юридический опыт в виде только законодательных актов, без субъективного правосознания так же невозможно, как представить религию без религиозного чувства, нравственность без сознания.

Вместе с тем положительное право, как продукт коллективного опыта, несравнимо полнее и богаче субъективного правосознания, хотя в действующем праве всегда можно найти нормы, не отвечающие современным потребностям, современным представлениям о справедливости, о взаимном соотношении сталкивающихся интересов и т. д.

Субъективному правосознанию, складывающемуся под влиянием социальных условий, также присущи элементы общности. Но эта общность весьма условна и ограничена множественностью индивидуальных особенностей и изменчивостью каждого личного сознания[305].

Демократический характер правосознания сторонники идеи “возрожденного естественного права” видели во взаимосвязи права с нравственностью, с представлениями о свободе, равенстве, справедливости.

Важно, чтобы закон обращался к человеку как к свободной личности, ибо только на свободном исполнении закона основано нравственное достоинство человека: “Напрасно, выступая во имя равенства, социалисты думают прикрыться знаменем справедливости... Равенство состоит не в том, чтобы всех подвести под одну мерку, вытягивая одних и укорачивая других, как на прокрустовом ложе: такой способ действия уже в греческом мире признавался разбоем и наказывался муками Тартара. Истинная правда (справедливость) состоит в признании за всеми равного человеческого достоинства и свободы, в каких бы условиях человек ни находился и какое бы положение он ни занимал. Это и выражается в равенстве прав как юридической возможности действовать”[306].

Б. Чичерин подвергает критике взгляды приверженцев безусловного равенства, которые метафизическое начало равенства распространяли на физическую область, а формальное юридическое равенство превращали в материальное, забывая о том, что само понятие “свобода” естественно и неизбежно ведет к неравенству. Признавая свободу, необходимо признать и неравенство, ибо неравенство возникает из общего закона природы.

На примере Французской революции Б. Чичерин показал отрицательную роль материального равенства, по существу убивающего свободу. Материальное равенство неизбежно ведет к обобществлению имущества и обязательному труду, одинаковому для всех. При этом умственные способности и образование должны поддерживаться на одинаково низком уровне, в противном случае возвышение одного над другим неизбежно приведет к неравенству. Свобода мысли преследуется и изгоняется наряду со свободным трудом, и вся жизнь человека ограничивается удовлетворением самых низменных потребностей под терроризмом всеми управляющей власти[307].

Идею свободы Б. Чичерин рассматривал в нескольких ипостасях: внешняя свобода — право; внутренняя свобода — нравственность как осознанное требование поступать так, чтобы твои действия могли стать примером для любого разумного существа; общественная свобода — переход субъективной нравственности в общественную и сочетание ее с правом в общественных союзах (семья, гражданское общество, церковь, государство). В этом смысле правосознание, основанное на свободе (т. е. возможности реализовать свои интересы с помощью права), равенстве (едином нормативном подходе к реализации этих интересов) и справедливости (сбалансированности предоставлений и получений общественных благ на основе норм права), характеризует идеал правового государства.

В совершенно ином аспекте рассматривали право и правосознание представители психологической школы. В основу психологической теории права было положено человеческое поведение, обусловленное внутренним духовным (психическим) сознанием, эмоциями долга: “Наши внутренние психические акты, например гнев, радость, желание, бывают причиной возникновения правовых отношений... Чувство и сознание нашей связанности по отношению к другим мы выражаем словом право. Наше право не что иное, как закрепленный за нами, принадлежащий нам долг другого лица”[308].

Роль государства в возникновении такого рода отношений не является определяющей. На первый план выдвигается собственное психическое состояние, и при этом не имеет никакого значения признание такого права со стороны государства, ибо оно возникает в глубине человеческого сознания как интуитивное право, построенное на внутренних убеждениях, эмоциях, индивидуальных восприятиях и переживаниях. Однако интуитивное право тем и отличается от права позитивного, установленного государством, что оно остается индивидуальным, индивидуально разнообразным по содержанию, нешаблонным правом, и можно сказать, что по содержанию совокупностей интуитивно-правовых убеждений интуитивных прав столько, сколько индивидов[309].

Правосознание и право здесь неразличимы. По существу, признавалось правом и позитивное право (официальное право, исходящее от государства, обычное право, судебный прецедент), и индивидуальное право. Обе правовые сферы в одних случаях действуют параллельно, в других — отдельно (только позитивное или индивидуальное право), а иногда они Функционируют вместе, взаимодействуя и обогащая друг друга.

Изучение права как психического явления заставило некоторых ученых посмотреть на него с новой стороны и обратить внимание на социальный аспект этого феномена (Ю. Гамбаров, Р Штаммлер, С. Муромцев, Б. Кистяковский).

Чаще всего социальную природу права видели в общественной обусловленности всех правовых явлений, что, несомненно, верно, но не отражает специфику права, ибо социальный характер носят культура, общественное производство и т. д. Другое понимание социальной природы права сводилось к тому, что право рассматривалось как часть общественного целого, как регулирующая форма совместного существования людей.

Развивая социологическую теорию права, Б. Кистяковский пришел к выводу, что до тех пор ученые не приблизятся к пониманию социальной природы права, пока будут его рассматривать как совокупность норм или правил, действующих в обществе. С этой точки зрения право всегда общественное, но не социальное явление с его характерными особенностями. Право значительно более сложное явление, чем совокупность норм, право и закон нетождественны. “Сущность правовых норм не в их внутренней ценности, что по преимуществу можно утверждать о нормах этических и эстетических. Право состоит из норм, постоянно и регулярно осуществляющихся в жизни, и поэтому осуществление есть основной признак права”[310].

По сути, под правом понималась не совокупность юридических норм, а совокупность юридических отношений (субъективные права и обязанности). Нормы же представлялись как некоторый атрибут правопорядка. Отсюда и несоответствие между писаным правом и правом действующим.

Писаное право состоит из общих, абстрактных, безликих и схематичных постановлений; напротив, в жизни все единично, конкретно, индивидуально. Жизнь так богата и многогранна, что не может целиком подчиниться контролю закона и органов, осуществляющих надзор за его исполнением. К тому же писаное право неподвижно, оно изменяется только спорадически, и для этого необходимо приводить в движение сложный механизм законодательной машины. Напротив, правовая жизнь состоит из непрерывного движения, в ней все постоянно меняется, одни правовые отношения возникают, другие прекращаются. Поэтому в отличие от юриста-нормативиста, рассматривающего любой закон как часть действующего права, представители социологической школы утверждали, что изданные законы еще не есть действующее право-

Все, что законодатель в состоянии создать, это лишь план, лишь набросок будущего желаемого правопорядка[311].

Теоретическому правосознанию противопоставлялось правосознание обыденное, субъективное отношение людей к праву, представление о своих правах и обязанностях, о справедливости или несправедливости правовых норм.

Свойственное русской культуре своеобразное мироощущение, имеющее глубокую религиозную и нравственную основу, отличало интуитивное право, сопровождающееся подсознательными и стихийными мотивами. “Русский народ искони строил свою жизнь по нормам своего собственного обычного, стариной завещанного крестьянского права”[312].

Субъективизм в праве, если он базируется на глубоких нравственных чувствах, на правильном правосознании судебных властей и самого народа, может предотвратить произвол и беззаконие. Однако ограниченность субъективизма народного права и народного правосознания состояла прежде всего в том, что в России всегда существовал непреодолимый разрыв между правом барским, господским и народным. А. И. Герцен отмечал, что “правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школой. Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как силе”[313].

В реальной жизни часто сочетались два правовых ряда, существовала система двойного права: официально действующего государственного права и неофициального, обычного народного права. В России нормы права, заимствованные на Западе, в полной мере воспринимались только русской академической мыслью и либеральной интеллигенцией, оставаясь во многом чуждыми для народного сознания. В народе часто не признавались нормы позитивного права, в определенных местностях и среди определенных слоев населения существовали обычаи, которые считались обязательными, потому что так поступали отцы и деды.

Если европейский правовой субъективизм стремился к “точным определениям правовых отношений и затем к строгому применению условных правовых определений”, в нем игнорировались субъективные особенности каждого случая, а задача сводилась к неукоснительному выполнению правовой нормы, то характерный для России правовой субъективизм не заботился об определениях и стремился “каждый случай оценить по существу, по разуму дела, помня, что имеет дело с людьми, с их бедами и радостями”, и суд был призван “судить по совести, глядя по человеку”[314].

Л. Петражицкий обращал внимание на социально-классовый характер правосознания. Правосознание зажиточных слоев населения отличается от пролетарского и крестьянского, крестьянское же правосознание иное, чем мещанское, аристократическое и т. д. Более того, “каждая семья — это особый правовой мир, и каждый из участников домашней жизни имеет свое особое положение в господствующей в данной семье правовой психике”[315].