О современном состоянии уголовно-правовой науки[238]

1. Состояние уголовно-правовой науки постоянно анализируется, вероятно, во всех странах, придающих значение развитию уголовно-правовой мысли. Сейчас происходит это особенно активно под влиянием социальных перемен, глобализации, смен парадигм в общественных науках, в частности, усиления антисциентизма, а также, разумеется, под влиянием экспансии уголовного законодательства и роста преступности, реального либо статистического. В российской уголовно-правовой литературе этим вопросам уделяли внимание Н. Б. Алиев, А. И. Бойко, Н. П. Клейменов, А. П. Козлов, В. В. Кулыгин, А. И. Марцев, Г. М. Миньковский, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, Г. Назаренко, А. В. Наумов и др.[239]

Предлагаемые ниже соображения основаны на направленном изучении большого объема уголовно-правовой литературы, традиционно считающейся научной. Это изучение велось по критериям соответствия группы работ нормативным требованиям, относящимся к квалификационным работам, а также путем составления библиографии уголовного права и анализа части работ по кругу тем на основе контент – и тематического анализа. Несмотря на весьма большой объем направленно изучавшейся литературы, сказанное здесь носит характер гипотез и представляет скорее приглашение к обсуждению, на которое, может быть, кто-либо и откликнется.

2. Несколько исходных положений. Понимание или познание уголовного права осуществляется в различных формах, воплощаясь в искусстве, обыденном правопонимании, науке, оставаясь на уровне неосознанного, но действительного. Наука (в данном случае уголовно-правовая) есть особая, специфическая форма социального дискурса, к которой предъявляются особые требования и на которую возлагаются особые надежды. Она продуцируют дорогую, но в идеале наиболее важную и поддающуюся проверке информацию. При любых обстоятельствах наука влияет на законодательную и исполнительную власть, хотя степень ее влияния и механизм передачи информации могут быть самыми различными. Во всяком случае, наиболее действенным, если не единственным способом передачи информации в практику являются учебники и комментарии к УК РФ. Иные способы воплощения мысли в слово крайне важны, но должны быть восприняты в литературе, рассчитанной на конечного потребителя.

По многим обстоятельствам здесь предполагается, что современная уголовно-правовая наука находится в более кризисном состоянии, чем преступность и практика борьбы с ней, а ее влияние на практику имеет зачастую отрицательный характер, хотя интенсивным не является.[240]

3. Рассмотрим только некоторые слабые стороны общего содержания науки, позиций, господствующих в предназначенной «потребителю» литературе, имея при этом в виду, что в тех или иных формах они наличествуют не только в российской уголовно-правовой науке.[241]

А. Нерешенные вопросы. Они носят фундаментальный характер, крайне слабо представлены обществу, если представлены вообще, и являются методологическими и конституционными основаниями использования уголовного законодательства и права. Проблема легитимации уголовного закона не ставится вообще, и легитимность репрессии не обосновывается. В этом нет особой беды, когда речь идет о традиционных насильственных преступлениях. Но даже применительно к имущественной преступности, особенно без видимого потерпевшего, экономической и должностной преступности и проч. это вовсе не так.

В уголовно-правовой науке, и не только российской, не решен ее основной вопрос о том, какова действительно роль уголовного закона и особенно, каково действительное воздействие уголовного права на поведение людей. В научной литературе по умолчанию предполагается, что запреты и наказания вводят поведение людей в определенные уголовным законом рамки. Но никем и нигде не доказана связь и уж тем более не показана взаимосвязь динамики преступности с изменениями уголовного законодательства. При этом хорошо известны социальные расходы на репрессию, но нет сведений о возможности более разумного их использования. Поэтому рекомендации об усилении либо – в меньшей степени – ослаблении тяжести уголовного наказания представляют собой обычно ничем не обоснованное мнение тех или иных авторов.

Далее… Уголовно-правовая наука не располагает сведениями о реальной опасности того или иного вида поведения и образующих его отдельных деяний. Это не восполняется и криминологией, которая вообще бездоказательно исходит из того, что опасно любое поведение, входящее в ее предмет, кроме, конечно, мер профилактики. Опыт объявления спекуляции, гомосексуализма, частного предпринимательства и прочих преступлений иллюстрируют опасность этого пробела. До сих пор уголовно-правовая наука подменяет обоснованные оценки сильными выражениями вроде «грабежа России» и т. п. Разумеется, это не имеет особого значения применительно к традиционным посягательствам против личности, собственности, но крайне опасно при стремлении расширить сферу действия уголовного права в экономике, сфере массовых коммуникаций, некоторых иных личных сферах. Это значит, что уголовно-правовая наука ничего о конкретных задачах уголовного права сказать не может.

Наконец, в уголовно-правовой науке нет каких-либо проверяемых сведений о социальной переносимости уголовной репрессии, т. е. о том, с чем реально согласно общество и на что оно склонно тратить ресурсы. Нет никакого объяснения росту репрессии в современном обществе, скажем, по сравнению с дореволюционным. Суждения о специфике российского отношения к праву, о милосердии народа резко контрастируют с постоянными призывами к усилению наказания. Влияние уголовно-правовых запретов и мер уголовно-правового воздействия на развитие общества совершенно не анализируется. Между тем наличие уголовно-правового запрета вынужденно блокирует развитие социально-экономических отношений, что иногда действительно необходимо, а часто – нет. Уголовная политика меняет отношения власти, что тоже иногда необходимо, а чаще – нет. Поэтому уголовно-правовая наука мало что может сказать о реальных последствиях принятия или отмены уголовного закона.

Это наиболее уязвимая составляющая теории уголовного права, уголовно-правового мышления в целом. Она влечет многие последствия. Общество не может отказаться от уголовного закона как средства обеспечения социального мира. Но уровень знаний обязывает субъектов уголовной политики, законодателя быть осторожными, хотя бы ввиду чрезвычайно высокой цены уголовно-правовых решений. К сожалению, как было показано выше, часто дело представляется так, как будто авторам хорошо известно, что ослабление репрессии усиливает преступность, а усиление ослабляет. Иногда делаются попытки маскировать неизвестность. Например, если речь идет о реформе 2003–2004 гг., то ссылки на статистику просто смешны. Она до сих пор в принципе не может отразить изменения в поведении, поскольку с момента внесения изменений прошел лишь год.

Б. Консервация уголовно-правовой науки. Она приводит к отставанию в логике социального развития, а быть может, осознанному или неосознанному сопротивлению происходящим переменам вместо их осознания и научно-информационного сопровождения, что противоречит самой роли науки как социального института на службе общества.

Во многом это обусловлено природой уголовно-правовой мысли, ее осторожностью и инерционностью. Но так или иначе теория уголовного права и ее носители, как мне кажется, во многих случаях просто не заметили или не пожелали заметить, что они оказались в иной эпохе, в иной экономико-социальной и политической ситуации. Возникновение новых проблем без какой-либо аргументации (а ее в науке уголовного права не может не быть) объявляется «глубоким экономическим, социально-политическим и духовным кризисом». Возникла мода на популистскую оппозиционность, часто очень плохо сопоставимую со статусом того или иного автора.

Социальные изменения при этом, возможно, и неприятные субъективно, отождествляются с деятельностью мафии; анализ новых отношений, которые требуют применения новых либо отказа от применения старых уголовно-правовых средств, не проводится. В отечественных публикациях иногда довольно наивно используется ранее обязательная, а сейчас потерявшая смысл терминология, порой просто старые тексты включаются в новые издания, когда здесь сознательно не упоминаются отдельные работы – автор забывает убрать сноски на законодательство РСФСР или наивно меняет знаки на обратные, например, развитой капитализм.[242]

Хуже, однако, игнорирование действительных уголовно-правовых следствий из новых политических и рыночных экономических отношений, из возникновения новых центров власти и влияния, изменения содержания социального контроля и проч. Наука уголовного права пока еще не впитала в себя, не выразила на своем языке необходимость охраны личности в ее новых социальных ролях и условиях, ее пусть пока не проявившуюся достаточно автономизацию, защиту собственности и ее социальных функций, охрану иных фундаментальных процессов. Идеи общей и специальной превенции, так называемой неотвратимости наказания, не адаптируются к новым условиям.

В итоге деформируется состав науки, отсутствуют языковые и содержательные средства, необходимые для включения науки уголовного права в социальный дискурс современного общества. Складывается впечатление, что данные науки предназначены не обществу, но чаще либо ей самой, либо в лучшем случае законодательно-политической власти. И дело здесь не в сложностях текстов. В сущности сама наука очень плохо понимает цели уголовного закона и еще хуже их формулирует. Она плохо представляет готовность общества его переносить.

В. Действительный авторитет уголовно-правовой науки. Он невысок. Далеко не всегда это ее вина. Нередко это объясняется безответственностью лиц, реально влияющих на содержание законодательного процесса. Но и суждения уголовно-правовой науки опираются нередко на зыбкую основу текущей политики и временных предпочтений. Уголовно-правовая мысль, выраженная в публикациях, адресованных правоприменителю, по существу не гарантирует предсказуемости и надежности уголовно-правовых решений, а по очень многим вопросам и не является достаточно востребованной. Судьи, желающие избежать отмены приговоров, чаще ориентируются на складывающуюся в вышестоящих судах практику, поскольку в багаже уголовно-правовой науки до сих пор отсутствуют согласованные мнения по многим чрезвычайно щекотливым проблемам уголовного права и часто – надежное обоснование высказываемых позиций. Авторские суждения не выведены из сложившихся в теории оснований, но апеллируют к незначимым для данного контекста обстоятельствам. Можно утверждать, что значительная часть посвящена лингвистическим проблемам, причем сводящимся к тому, что автор защищает свою редакцию текста закона, не будучи в силах объяснить ее необходимость. Например, предлагается определить кражу как изъятие чужого имущества, право на имущество без взаимодействия с собственником, его владельцем, использования правомочий в отношении похищаемого имущества, права на имущество. Перечень таких предложений, опровергаемых элементарными примерами, можно продолжать как угодно долго.

При этом низка технологичность уголовно-правовой науки. Важное исключение – прекрасно разработанная в трудах В. Н. Кудрявцева теория квалификации преступлений и ряд работ по юридической технике. Но, например, отсутствуют добротные методики разграничения единичного преступления, в частности составов длящегося и продолжаемого преступлений, и идеальной либо реальной совокупности. В частности, совершенно неясно, должен ли и в каких пределах субъект деяния осознавать повышенную общественную опасность при идеальной совокупности, при том, что очень часто квалификация идеальной совокупности зависит от редакции закона, нередко случайной, или определяется решениями, относящимися к отдельным нормам уголовного закона. Это особенно плохо, если учесть, что усиление наказания при идеальной совокупности, без которого легко обходился советский уголовный закон, было введено осознанно и без каких-либо методических гарантий, т. е. безответственно. Еще большие трудности создает применение норм о групповых преступлениях, крайней необходимости. Уголовно-правовая наука не разрабатывает средства предупреждения ошибок, снижения уголовно-правовых рисков. Отрыв уголовного права от уголовного процесса, традиционный для континентальной системы, стал слишком велик. Многие предписания уголовного закона выглядят не рассчитанными на применение. Но необходимых языковых средств в науке нет.

Особенно опасно то, что в уголовно-правовой литературе практически отсутствуют или не применяются схемы обоснования рациональности вносимых предложений как законотворческого, так и правоприменительного характера. Это также частично показано выше. Обоснование уголовно-правовыми, восходящими к исходным положениям уголовного права и к уголовному закону аргументами снижения либо отмены наказания, или отказ от уголовно-правового запрета, т. е. декриминализации и депенализации, вообще очень сложно. Зато гораздо легче ссылаться на справедливость, состоящую в том, чтобы субъект деяния получил за все им содеянное либо на угрозу, перед которой стоит страна. Вновь стало модно ссылаться на происки врага или чужую глупость, мешающие проведению в жизнь того или иного авторского предложения. Это депрофессионализирует науку, превращая ее порой в плохую публицистику.

Представляется, что даже если и не соглашаться с высказанными суждениями, следует все-таки размышлять над возможностями такого развития уголовно-правовой науки, при котором не была ба ограничена свобода исследований, но увеличены возможности исследователей и повышен авторитет науки.

На мой взгляд, стоит выделить внутренние и внешние содержательные и институциональные проблемы уголовно-правовой науки. Первая группа охватывает самосовершенствование уголовно-правовой науки, осуществляемое ее субъектами без внешней помощи. Вторая – совершенствование уголовно-правовой науки с ее потребителями, что невозможно без субъектов внешней деятельности.

Внутренние проблемы развития уголовно-правовой науки. Они весьма разнообразны, но здесь остановимся лишь на одном направлении как наиболее дешевом. Его можно обозначить как развитие и укрепление специфических черт, выделяющих науку из системы общественного отражения уголовного права, и повышение самостоятельности науки, ее дистанционирование от постороннего влияния как самостоятельного субъекта правовой общественной мысли. Очень кратко расшифровывая этот тезис, необходимо:

а) обозначить состав уголовно-правовых знаний и деятельность по их получению, проверке и обеспечению использования как входящий или не входящий в уголовно-правовую науку, отделив ее от фактически популярной литературы, публицистики, учебно-методических публикаций; это пытаются делать применительно к диссертационным работам, которые составляют лишь часть научной литературы и то, скорее, квалификационную;

б) добиться признания научным сообществом необходимости соблюдения стандартов научной деятельности и ее продукции, включая стиль и язык, изгнав демагогию, необоснованные обвинения, сознательные искажения фактов и сделав обязательным выделение оснований обозначения и оценки проблемы (тематизации исследования), аргументацию суждений, оценку возможных предложений;

в) развить в рамках науки альтернативные течения, направленные и на снижение и дифференциацию репрессии, имея в виду, что применение уголовного закона осуществляет не государство как абстракция, а ветви публичной власти, прежде всего суд, деятельность которого в значительной степени – законно – определяется органами внутренних дел, прокуратурой и меньше адвокатурой; сейчас уголовно-правовая наука в большей степени зависит от так называемых силовых структур и в меньшей от самоконтроля, который по существу отсутствует.

Институционально все это может быть закреплено в правилах делового оборота и создании внутренней системы критических публикаций. Само по себе это не новое предложение. Как уже отмечалось, соответствующие правила действуют для диссертационных работ и принципиальных возражений не вызывают. Такого рода правила, естественно, нуждаются в обсуждении, причем вплоть до достижения некоторого согласия. Они не должны носить нормативно-правовой характер, и нет необходимости доверять кому-либо функции надзора за их реализацией. Предложение состоит в усилении саморегулирования.

На мой взгляд, в частности, следует признавать не соответствующими правилам науки высказывания:

а) заведомо противоречащие Конституции РФ, ее основополагающим началам, например, предложения лоботомии, стерилизации, кастрации,[243] внесудебного уничтожения людей, одобрения этих действий. Так, неприемлемым следует считать заявление о том, что гуманизм уголовной политики в первые годы революции переходил часто в необоснованный либерализм, поскольку за первое полугодие существования ВЧК она расстреляла лишь 222 человека. Заметим: ВЧК, а не суд;[244]

б) искажающие фактические данные, включая содержание нормативных актов, сведения о правоприменительной практике и проч.;

в) не обоснованные фактами утверждения о личной заинтересованности отдельных лиц, политических позициях законодателя и проч.

Неодобряемыми следует считать, например, предложения об усилении наказания, не аргументированные чем-либо, отказ от рассмотрения альтернативных возможностей решения проблемы, заведомое игнорирование опровергающих взглядов и проч.

Не относящимися к науке можно считать повторы чужих взглядов, поскольку это не имеет характера обоснования или подтверждения собственных; воспроизведение чужих текстов, хотя и после стилистической редакции. Здесь рискованно приводить ссылки на отдельные работы, хотя бы ввиду отсутствия места, но выскажем только как предположение, что большая часть изданных в последние годы учебников по уголовному праву только повторяет друг друга и в этом смысле не относятся к составу уголовно-правовой науки, а образуют методическую составляющую юриспруденции. Само по себе это не плохо, если не принимать одно за другое.

Предметом критического анализа также должны быть использование данных смежных наук, реагирование на современное состояние ранее использовавшихся понятий, теорий, парадигм и проч., утверждение позиций, с высокой степенью вероятности противоречащих законодательству и практике.[245]

Внешние институциональные проблемы. Следовало бы:

а) как необходимый шаг – добиваться большего доступа к судебным решениям, для чего публиковать все решения Верховного суда РФ и судов субъектов Федерации;

б) внести определенные изменения в процедуры нормотворчества, обязав сопровождать законопроекты объяснительными записками, основанными на источниках уголовно-правовой мысли;

в) ввести в практику проведение конкурсов на выполнение государственных заказов по разработке законопроектов, программ уголовной политики на различных уровнях, экономическому обоснованию применения закона и проч.;

г) возвращаться к оценке предложений по их фактическим последствиям, что, конечно же, относится не только к научным работникам;

д) начать работу над несколькими альтернативными проектами УК либо отдельными группами уголовно-правовых норм с последующим публичным обсуждением результатов.

Этого, разумеется, недостаточно. Но нужно обсуждать возможные шаги, стремясь служить стране, а не бездумно тратить ее психологические и материальные ресурсы, не неся ответственности за свои слова.