§ 2. Проблемы имущественной и психологической реабилитации жертв преступлений как составная часть государственной политики борьбы с преступностью

В этом разделе мы не касаемся судебных решений по искам потерпевшего в уголовном и гражданском процессах. Им нами посвящаются отдельные разделы. Здесь речь пойдёт о социальных обязанностях государства и задачах гражданского общества, связанных с бедами составляющих его граждан.

Социальные обязанности государства по отношению к гражданам определены Конституцией РФ.

Из статьи 7: «Российская Федерация – социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека».

Из статьи 17: «В Российской Федерации охраняются труд и здоровье людей, устанавливается гарантированный минимальный размер оплаты труда, обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан, развивается система социальных служб, устанавливаются государственные пенсии, пособия и иные гарантии социальной защиты».

В теории государства и права понятие о социальном государстве сводится к представлениям о «произвольном перераспределении национального дохода в пользу социально слабых». Этим оно отличается от правового (либерального) государства, в основе которого господствует принцип формального равенства. Конституции многих современных государств чаще всего сочетают признаки правового и социального государства: наряду с провозглашением равенства прав граждан, предусматриваются формы социальной помощи «слабым». У слабых появляются права-притязания, которые не являются естественными и неотчуждаемыми, а скорее относятся к «привилегиям» – льготам и преимуществам (бесплатное жилье, бесплатная медицинская помощь, пособия по безработице и пр.). «Подобные привилегии социально слабых означают, что общество в социальном правовом государстве делится на тех, в чью пользу перераспределяется национальный доход, и тех, за чей счёт он перераспределяется. Поэтому принцип социальной государственности – это несправедливость, или уравниловка»[84].

Вопрос о том, в какой мере могут быть реализованы конституционные декларации о социальных льготах слабо защищенных слоёв общества в современной России с её разрушенной экономикой и небогатым бюджетом, нами здесь не обсуждается. Вместе с тем, ныне не кажется убедительным утверждение о том, что «положения ст. 7 Конституции в обозримом будущем будут оставаться фикцией»[85]. Реальность государственных акций социальной помощи многодетным семьям, гражданам, пострадавшим от стихийных бедствий, техногенных катастроф и терроризма, установление серьёзных льгот по оплате жилья и коммунальных услуг и пр. опровергают суждения о фиктивном характере социального государства в России. Мы исходим из того, что государство соответственно с Основным законом страны возложило на себя заботу о гражданах и по возможности её выполняет. И это естественно, иначе не было бы смысла в таком объединении, недешево обходящемся подданным.

Пределы социальных забот государства не уточнены и составляют ныне предмет научных споров, которые ведутся в основном в рамках представлений о его патерналистских функциях. Обобщенное представление об этих спорах и предлагаемых выводах даёт статья Цуканова С.С. в Ученых трудах РААН, на которую мы в данном случае сошлёмся[86].

«В юридической литературе, – пишет автор, – доминирует мнение о том, что патернализм (лат. pater – отец) – это принцип попечительства, опеки государственных органов над населением и органами местной власти; тип отношений между правителями и населением, предусматривающий «отеческую заботу» первых и «сыновнюю благодарность» вторых за улучшение условий жизнедеятельности».

Проанализировав историю развития идей патерналистского, правового и полицейского государств в разных научных источниках, автор сообщает: «На страницах российской периодической печати сосуществовали две разнонаправленные идейные установки. С одной стороны, апеллируя к работам европейских мыслителей, российские авторы объявляли о приоритете интересов свободно действующей личности, а с другой – писали о государстве как об институте, осуществлявшем заботу и покровительство по отношению к собственным гражданам. Переплетение либеральных и патерналистских ценностей прослеживается не только в отношении целей существования государства, но и при описании условий, необходимых для его функционирования».

Далее им развивается мысль о вреде патерналистской концепции. «Люди привыкли к тому, что за все вопросы необеспечения их социального и материального положения может нести ответственность государство. Более того, отсутствие длительное время условий для существования гражданского общества привело к тому, что государство заполнило собой все общественное пространство». Вместе с тем в ряде публикаций отмечается, что любые попытки государства освободиться от функции непосредственного «опекуна» своих граждан, избавиться от патернализма, в частности, в социальной сфере, воспринимаются гражданами как невозможность или отказ от реализации социальных прав[87].

Приводятся и слова Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации В. Лукина: «Ситуация, когда люди смиренно просят государство о том, чего должны были бы требовать, – пишет он, – увы, типична для нашей страны с ее давними традициями патернализма и чинопочитания. Проблема очень серьезна: неспособность граждан отстаивать свои права развращает государство, объективно препятствует его демократизации»[88]. Автор не уточняет, идет ли речь о необходимости активной защиты основных, неотчуждаемых прав или о защите прав-льгот. А это далеко не одно и то же, и не может быть одинаковой реакции на их нарушение.

Призывы к гражданам об активном отстаивании своих прав слышались и ранее. Широко известно высказывание основателя пролетарского государства В.И. Ленина о том, что граждане должны «научиться воевать за свои права по всем правилам законной в РСФСР войны». Очень скоро, однако, выяснилось, что война эта и обременительна, и опасна. Власть пресекала любое свободомыслие, а попытки организованных выступлений расценивались как государственные преступления контрреволюционного характера. Наиболее упорных «борцов за права» отправляли на Колыму. Насаждался страх перед государственной властью, который до сих пор ещё сохраняет след в общественном сознании россиян. При всем том идеология патернализма активно поддерживалась официальной пропагандой и находила подтверждение в реальности, ведущей и к чинопочитанию, и к благоговению перед государственной властью.

Конечный вывод автора упомянутой статьи сводится к следующему несколько неоднозначному положению. «Таким образом, есть основания утверждать, что концепция государственного патернализма отнюдь не утратила своей актуальности; однако она, к сожалению, является предметом не исторических научных исследований, а подоплекой нескрываемой ностальгии и, по сути, идеализации феодального и советского этапа развития права и государства». Обоснование «неизбежности» патерналистского характера российского государства представляется автору «весьма спорным научным направлением, ибо, в первую очередь, российский исторический опыт подтверждает несостоятельность такого теоретического подхода».

Мы бы сказали: напротив, российский исторический опыт подтверждает именно состоятельность такого теоретического подхода. Проблема не в опасности патернализма, а в доведении идеи до абсурда путём внушения представления о патернализме как о безграничной опеке государства, сковывающей инициативу и самостоятельность личности. Отказ от патерналистской идеи это, по сути, отказ от социальных функций государства, от государственной поддержки семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан, от системы социальных служб, государственных пенсий, пособий и иных гарантий социальной защиты. Цивилизованный патернализм – это поддержка государством социально незащищенных слоёв общества и тех граждан, которые обездолены стихийными бедствиями, техногенными катастрофами, преступностью.

Пожары лета 2010 года в России, поставившие на грань нищеты тысячи семей, не могли не заставить государство прийти им на помощь. Здесь уместно припомнить и помощь государства жертвам техногенных катастроф (Чернобыль, к примеру), и жертвам террористических актов (Норд-Ост, Беслан, аэропорт Домодедово и др.). Впору говорить о недостаточности компенсаций, а не об их неуместности, «развращающих правовое и нравственное сознание населения». Практика возмещения вреда жертвам террористических акций формировалась путём выплат единовременных пособий за счёт средств федерального бюджета либо бюджета субъектов Федерации и рассмотрения исков в порядке гражданского судопроизводства. Её правовые основы были определены ст. 17 ФЗ № 130 «О борьбе с терроризмом» от 25 июля 1998 г. Причем размеры выплат жертвам терактов существенно возрастали с ростом тяжести последствий и числа жертв. Размер выплат зависит и от возможностей бюджета, но едва ли кто будет оспаривать их необходимость – даже и противники государственного патернализма[89].

Идея разумного патернализма ныне перерастает в идею социальной ответственности ветвей государственной власти, бизнеса, институтов гражданского общества.

В каждом случае она имеет свои конкретные способы реализации. Исполнительная власть реализует формы материальной и психологической поддержки слабозащищенных слоев общества и жертв преступности. Законодательная ветвь власти призвана обеспечить правовые предпосылки и условия её адресной направленности. Судебная власть обеспечивает процессуальные формы защиты прав потерпевших. Бизнес использует формы благотворительности и меценатства. Институты гражданского общества – неправительственные правозащитные организации, адвокатура и др. – способствуют реализации прав гражданами, и их доступ к правосудию. Все эти виды деятельности заслуживают и популяризации, и поддержки. Они актуальны в современной России, для которой ущемление прав граждан составляет стиль повседневной жизни.

Мы уже отмечали, и еще не раз вернемся к этому, недостаточность внимания современного российского государства к жертвам преступных посягательств. Им требуется упорядоченная правом и четко организованная материальная поддержка, особенно в случаях, когда причинен вред здоровью, связанный с потерей заработка и иных доходов, а преступник или не установлен, или оказался несостоятельным. Для этого во многих странах создаются государственные и общественные фонды помощи жертвам преступлений. Идея не нова. И она не раз обосновывалась и в научных публикациях, и в рекомендациях конференций ученых и практических работников правоохранительных органов, обращенных к «компетентным органам и ведомствам». Учеными НИИ при Генеральной прокуратуре РФ ещё в 1997 г. было подготовлено Положение о Государственном фонде помощи жертвам насильственных преступлений[90]. Это был детально отработанный и юридически состоятельный документ, включавший разделы общих положений, о порядке деятельности фонда и основаниях получения помощи фонда, источниках его финансирования. И ныне, спустя 12 лет после опубликования Положения, не возникает сомнений в его обоснованности, как не возникает и оснований для обвинения авторов в популизме. Для иллюстрации приведём отдельные извлечения из этого документа. «Ст. 1. Обращаться в отделения Фонда могут граждане, которым преступным посягательством причинен физический вред в виде менее тяжких и тяжких телесных повреждений, близкие родственники лица, погибшего в результате преступления, а также те лица, жилище и имущество которых уничтожены в результате совершения преступления». «Ст. 5. Оказание материальной помощи зависит от финансового положения потерпевшего, а также компенсаций, полученных из фондов социального страхования, иных источников социального обеспечения». Предусмотрены пределы размеров материальной помощи, возможности её снижения в зависимости от вины потерпевшего. Указываются и источники финансирования Фонда, максимально снижающие бремя государственного бюджета.

Судьба этого документа, как и многих других благих начинаний, печальна. В ведомствах, куда проект Положения был направлен руководством НИИ, он был положен «под сукно», где и истлел за десять с лишним лет.

Предложения по совершенствованию законодательных актов по защите и обеспечению прав граждан, пострадавших от преступлений, достаточно многочисленны и уже давно обрели свою историю. Многие из них, касающиеся в основном вопросов судебной защиты потерпевших, рассматриваются в нашем исследовании. Законодательные предложения, относящиеся к социальной роли правосудия, мы делим на частные нормы и нормы-принципы.

Слабое использование отечественной судебной практикой положений международных пактов о защите жертв преступлений актуализирует идею подготовки фундаментального межотраслевого правового акта О защите жертв преступных посягательств.

Если вопросы социальной ориентированности исполнительной и законодательной ветвей власти более или менее определены конституционными принципами правового и социального государства, то положение судебной власти отличается особенностями, ставящими её вне социальных забот. Таковы последствия судебно-правовой реформы 90-х годов и начала нового века. Либеральные реформаторы, ориентированные на мифические «западные образцы», превзошли своих зарубежных адептов, добившись максимального отчуждения суда от народа и социальных проблем. Их взгляд на формирование суда, его состав и определение задач правосудия победил при обновлении судоустройственного и процессуального законодательства. И ныне мы имеем суд, вызывающий острую критику и специалистов, и общественности, заставляющую продолжать и продолжать т. н. судебную реформу. Связаны же многие недостатки правосудия с освобождением судей от общественного контроля, их защищенностью от ответственности юридическими иммунитетами, снижением роли судьи как субъекта доказывания, изменением задач правосудия.

Всё это вело к отчуждению суда от защищаемого им населения, к снижению его социальной роли.

Было очевидным не только специалистам, но и общественности несоответствие концептуальных положений, отраженных в результатах реформы, конституционным принципам.

Конституция РФ предусматривает осуществление правосудия судом (ст. 118 п. 1). Суд же – орган коллегиальный, и отступление от этого правила в истории отечественного судопроизводства не допускалось. В результате реформы утвердился суд, осуществляемый государственным чиновником единолично. Принцип коллегиальности правосудия теперь не упоминается даже в учебниках.

Конституция предусматривает право граждан участвовать в отправлении правосудия (ст. 32 п. 5). Но народные заседатели из суда устранены, а подсудность коллегиального суда присяжных составляет менее десятой части одного процента от числа рассматриваемых уголовных дел, не распространяясь на гражданские дела. Такая избирательная подсудность противоречит конституционному положению о равенстве граждан перед законом и судом.

Вместе с народными заседателями из сферы правосудия исключены и другие общественники, каковыми были представители трудовых и учебных коллективов в виде общественных обвинителей и защитников, действовавших наряду с профессиональными участниками процесса. Устранение народного контроля за действием чиновника-судьи открывает простор для злоупотреблений.

В дореформенное время судьи в СССР избирались народом. Конечно, это были советские выборы, без конкуренции кандидатур. Но избираемого судью знало население района, и он обязан был о своей деятельности отчитываться перед избирателями. И избиравшиеся трудовыми коллективами народные заседатели отчитывались перед ними. Теперь судейский корпус комплектуется по спискам квалификационной коллегии судейского сообщества и утверждается Президентом. Получив столь высокий мандат, судья может позволить себе свысока взирать на сограждан, что и подтверждается в повседневной жизни.

При всех призывах о повышении авторитета судебной власти правовая и социальная роль правосудия заметно и необоснованно снижена. Это касается, прежде всего, понимания задач судебной власти и осуществляемого ею правосудия.

Соответственно традиционным взглядам, поддерживаемым наукой о правосудии и дореформенным законодательством, судебная власть располагает наиболее сильными рычагами воздействия на отношение граждан к закону, на их «установки» в выборе вариантов правового либо противоправного поведения. Уровень правового и нравственного сознания населения связывался с культурой и справедливостью правосудия. Торжественность и гласность порядка отправления правосудия, активная демонстрация судом и профессиональными участниками процесса уважения к закону и его роли в обеспечении субъективных прав и интересов личности, попадающей в сферу правосудия, выяснение судом по каждому рассматриваемому делу «подлинной правды жизни» (по выражению А.Ф. Кони) – вот та школа, которую должны проходить участники судопроизводства и судебная аудитория. Выявление причин, способствовавших возникновению правового конфликта либо совершению преступления, и разумное реагирование на них как приговором, так и частными определениями, – это также один из способов проникновения судьи в сущность рассматриваемого конфликта и способ реализации судом его воспитательно-профилактической функции.

Именно такой образ деятельности суда, отраженный в задачах судопроизводства, подтверждал общественное значение и самой судебной процедуры, и решений суда, обеспечивая упорядочивающую и общепревентивную роль права.

Но есть и другой взгляд на правосудие. Он сводится к тому, что от суда нельзя требовать больше, чем разрешение данного правового конфликта. Рассматриваемое дело задает жесткие границы правосудию. Его социальная значимость – за пределами интересов суда, ибо возникает, как полагали реформаторы, опасность объективного вменения и обвинительного уклона.

И потому в новом УПК РФ нет упоминания о таких задачах правосудия, как формирование у граждан уважения к закону, предупреждение преступлений, и это повлечет множество вполне прогнозируемых правовых последствий и противоречивых решений.

Так, сохранение в УПК возможности выносить частные определения и постановления по вопросам устранения нарушений законов и обстоятельств, способствовавших совершению преступлений (ч. 4 ст. 29), не корреспондирует назначению правосудия (ст. 6). По этой, видимо, причине выпала из нового УПК и статья о частных определениях и постановлениях, выносимых одновременно с приговором.

Освобождение суда от активного поиска истины, воздействия на преступность, от обязанности реагирования на выявленные в ходе судебных разбирательств новые преступления оставляет потерпевшего без той самой судебной защиты, которая предусмотрена ст. 46 Конституции РФ.

Одним из лозунгов судебной реформы был лозунг борьбы с бюрократизацией суда, его отстраненностью от интересов рядового человека. Как видим, эта задача судебной реформой не решена. Казённое равнодушие и бюрократизм суда возведены в правило, поощряемое строем процесса.

Затянувшаяся судебно-правовая реформа проходит, как известно, под лозунгом формирования независимой и сильной судебной власти. Это отвечает идее правового государства, ибо суд – важнейший гарант прав человека и, как орган власти, способен эффективно выполнять свою роль, упреждающую скатывание исполнительной власти к диктату.

Эта роль, к сожалению, не нашла развития в концепции судебной реформы. И ныне, на этапе ее завершения, не утратили значения дискуссии о задачах судебной власти, о ее социальном назначении и функциях правосудия.

По мнению многих специалистов, вносящих позитивный вклад в развитие теории правосудия, суд, как ветвь государственной власти, не может стоять в стороне от общих вопросов, решаемых государством: утверждения законности и правопорядка, совершенствования законодательства, формирования правовой культуры в обществе путем воздействия на общественное и индивидуальное правосознание, внедрения в общественные отношения принципов здоровой морали.

Будем надеяться, что продолжаемая судебная реформа не ограничится латанием пробелов и устранением мелких противоречий в законодательстве. Следует, наконец, осознать, что сама концепция и судебной власти, определения её места в системе властей и задач правосудия требуют пересмотра с позиций уточнения их социальной роли, приближения к человеку как важнейшей социальной ценности, осознанию необходимости защиты, прежде всего, жертв преступлений.

Реализация идеи социального государства и его патерналистских функций на практике и в теории привело к пониманию социальной ответственности не только государственных институтов, но и институтов гражданского общества, и субъектов предпринимательской деятельности.

Любая деятельность подчинена определенным целям, которые могут преследовать чисто эгоистические личные либо групповые корпоративные интересы. Эти интересы могут быть безразличны обществу и государству, могут вступать с ними в конфликт либо, напротив, отвечать общественным потребностям. Осознание социальной ответственности стимулирует служение обществу, способствует решению стоящих перед обществом и государством задач. Разрушительные реформы 90-х годов, начавшиеся с дискриминации прежних идеологических ценностей, не обошли и проблему соотношения частных и публичных интересов – побеждала установка на индивидуальную вседозволенность, личный успех любой ценой. Вопросы служения обществу, защиты общего блага стали восприниматься в виде наивного архаизма. Восстановление социального равновесия и духовности требовало обращения к нравственным ценностям, отвечающим русскому национальному менталитету. Вспомнили о социальной ответственности бизнеса, о реабилитации успешно разрушаемой морали, о том, что благополучие индивида не может быть прочным в условиях пренебрежения общим благом, публичными интересами.

Требование социальной ответственности применимо к любому институту общества и государства. И мы уже видим определенные сдвиги общественного сознания в этом направлении. Так, применительно к представителям юридических профессий принцип социальной ответственности нашел отражение в «Меморандуме о социальной ответственности российского юриста», принятом Ассоциацией юристов России (30 сентября 2008 г.)[91]. Им предложены представителям «всех юридических профессий» принять стандарты социальной ответственности. Этот стандарт предполагает оказание юристами на добровольной основе безвозмездной юридической помощи гражданам и некоммерческим организациям, не имеющим возможности такую помощь оплатить, а также осуществлять правовое просвещение граждан.

Обсуждаемый ныне предложенный МЮ РФ проект Федерального закона «О системе бесплатной юридической помощи в Российской Федерации» развивает идею о социальной ответственности представителей юридических профессий. Его статья первая, посвященная предмету регулирования, устанавливает систему бесплатной юридической помощи в Российской Федерации, под которой понимается «информирование населения о действующем законодательстве; безвозмездное оказание юридической помощи отдельным категориям граждан федеральными органами исполнительной власти, органами исполнительной власти субъектов Российской Федерации, органами местного самоуправления, государственными юридическими бюро, адвокатами, нотариусами, а также иными участниками системы бесплатной юридической помощи». Проект предусматривает виды юридической помощи, оказываемые перечисленными субъектами с учетом их статуса и реальных возможностей. Для адвокатов эта благотворительная деятельность является привычной с момента её образования судебной реформой России 1864 г. Она лишь расширялась с годами и вполне отвечала и данному проекту, и известным положениям Общего Кодекса правил для адвокатов Европейского сообщества: «В любом правовом обществе адвокату уготована особая роль… Адвокат должен действовать в интересах права в целом, точно так же, как в интересах тех, чьи права и свободы ему доверено защищать…» (ст. 1.1). В этом отношении российская адвокатура имеет давние заслуги, неизменно соединяя задачи защиты частного интереса со служением обществу, что предопределяло публично-правовой характер её деятельности. Активное участие адвокатов в обеспечении бесплатной юридической помощью малоимущих граждан, участие в правовом просвещении населения нашло признание законодателя, отнесшего адвокатуру к числу институтов гражданского общества.

* * *

Подводя итог положениям этого раздела, отметим следующее. Вопросы правовой и социальной защиты жертв преступлений должны быть тесно увязаны с научно обоснованной государственной политикой борьбы с преступностью. В основе последней должна лежать выверенная информация о состоянии преступности и её тенденциях, об устойчивых детерминантах преступности и средствах воздействия на них – экономических, идеологических, организационных, правовых и др.

Исходя из Рекомендаций IX Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Каир, 29 апреля – 8 мая 1995 г.) о необходимости переноса акцента с приоритетной защиты прав правонарушителя на приоритетную защиту жертвы правонарушения и общественных интересов, автором подвергаются критической оценке отдельные изменения законодательства последних лет, ведущие к ухудшению правовых условий защиты жертв преступлений. Акцентируется внимание на уголовно-правовых и уголовно-процессуальных аспектах политики борьбы с преступностью и защиты населения от преступных посягательств, имущественной и моральной реабилитации жертв преступлений.

Мы не ставили перед собой задачу в деталях определить основы будущей уголовной политики государства как политики борьбы с преступностью и необходимых мер защиты государства и общества от нарастающей криминализации. Это сложнейшая задача, которая может решаться коллективом специалистов, включающим криминологов, правоведов, социологов, социальных психологов, представителей правоохранительных органов, экономистов. Наша цель – напомнить о значении проблемы в условиях, когда преступность сращивается с аппаратом управления и перерастает в реальную угрозу самому существованию отечественной государственности. Мы пытались освежить в памяти известные достижения науки в этой области, показать убожество информационной базы в виде фальсифицированной ведомственной статистики преступности, напомнить об обязанностях государства – правового и социального – по защите прав и свобод человека, о социальной ответственности институтов государства и общества, погребенных идеологией рыночного чистогана. И мы видим в этом будущем программном акте в качестве самостоятельного раздела – систему мер имущественной и психологической реабилитации жертв преступных посягательств с учетом сложившейся практики цивилизованных государств.