§ 1. Социальная значимость проблемы жертв преступлений

Выбирая ту или иную проблему для исследования, невольно задаешься вопросом о её значимости – стоит ли она затрачиваемых усилий, каков её социальный масштаб, каковы тенденции развития этого неприятного явления, не изживёт ли оно себя со временем без кардинального вмешательства и затрат. Так обстоит дело с болезнями. Острословы говорят, что если лечить грипп – он проходит за неделю, если не лечить – достаточно семи дней. Зубная же боль сама не проходит, без вмешательства медицины она может только усиливаться, создавая, в конечном счете, угрозу жизни.

Проблема жертв преступлений масштабна, как сама преступность, более того, её значимость может выходить далеко за пределы значимости общеуголовных преступлений. Вот что об этом пишет один из известных учёных-криминалистов: «…Социальный масштаб проблемы жертв не ограничивается числом зарегистрированных или вычисленных потерпевших. Ведь потерпевший – это процессуальная фигура, это лицо, наделенное определенными процессуальными правами. Жертв же преступлений значительно больше, потому что к их числу относится не только то конкретное физическое лицо, против которого было направлено зарегистрированное посягательство, но это и все его близкие, члены семьи, ибо также несут и имущественный, и моральный ущерб. Значит, цифру необходимо существенно увеличить.

А если учесть латентную преступность, то мы выходим на цифру, значительно превышающую десяток миллионов в год. Но сюда следует еще добавить жертвы экологических преступлений (а Россия пережила Челябинск, Чернобыль, Семипалатинск и сейчас является, как известно, мировой свалкой радиоактивных отходов). Следует учесть и пострадавших от экономических реформ, связанных с ограблением трудящихся путем обесценивания их сбережений (по опубликованным данным это 10,9 трлн. рублей, или свыше 300 млрд. долларов, которые никогда не будут возвращены вкладчикам) и от преступной приватизации общенародного достояния, то окажется, что все мы жертвы преступлений или общеуголовных, или государственных»[36].

Автор не упомянул ещё жертв локальных войн, провоцируемых не столько народами, сколько преступными политиками, стоящими у власти. Понимая безбрежность проблемы, заслуживающей внимания целого научно-исследовательского коллектива не только юристов, но и представителей многих других гуманитарных дисциплин – социологов, психологов, политологов, экономистов и пр., – мы ограничимся рассмотрением только тех вопросов, которые укладываются в рамки заявленной темы – жертв общеуголовной преступности и терроризма. Именно с ними имеют дело органы уголовного преследования и суды, рассматривающие дела о совершенных преступлениях.

Уголовно-процессуальному законодательству Российской Федерации, как и законодательству бывшего СССР, неизвестно понятие жертвы преступления. Речь, как правило, идет о потерпевшем, каковым «является физическое лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред, а также юридическое лицо в случае причинения преступлением вреда его имуществу и деловой репутации. Решение о признании потерпевшим оформляется постановлением дознавателя, следователя или суда» (статья 42 ч. 1 УПК РФ).

Ясно, что жертва преступления и потерпевший – понятия не совпадающие как в формально-юридическом смысле, так и по сути.

В теории уголовного процесса это расхождение понятий осознавалось, но не всегда достаточно чётко.

Так, в учебнике «Уголовного процесса» под редакцией П.А. Лупинской утверждается, что различие этих понятий состоит в том, что если «потерпевший» это субъект процессуальной деятельности, которому предположительно нанесен преступлением вред, то «жертва преступления» это лицо, вред которому преступлением достоверно установлен[37].

Отсюда вытекает, что жертва преступления также понятие процессуальное, подтвержденное соответствующим процессуальным актом (приговором) и более узкое по содержанию, нежели понятие потерпевшего.

Однако это не так. В нормах УПК о приговоре (статьи 296–313 УПК РФ) жертва преступления (как, впрочем, и потерпевший) не упоминается. Закон ограничивается лишь смутным напоминанием о гражданском иске, который чаще всего, но не всегда, исходит от потерпевшего (статьи 305 ч.1, п. 5, 309 ч. 2 УПК РФ).

Что же касается норм УПК об обжаловании приговора в апелляционном или кассационном порядке, то одним из таких субъектов упоминается потерпевший, но не жертва преступления (ст. 354 ч. 4 УПК РФ)[38].

Представляется очевидным иное соотношение этих понятий: потерпевший – это лицо, формально допущенное к участию в процессе специальным процессуальным актом (ст. 42 ч. 1 УПК РФ). Жертва преступления – это лицо, которому прямо или косвенно причинен вред преступным деянием, независимо от того, является ли это лицо участником процесса. Это лицо могло вообще не обратиться за защитой в правоохранительные органы, его заявление могло быть не зарегистрировано, а если зарегистрировано, – оставлено без движения и т. п.

Это значит, что жертв преступлений фактически значительно больше, чем официально признанных потерпевшими, что чаще всего они не охватываются статистикой и скрываются в латентной части преступности[39].

В отечественных законодательных актах термин «жертвы преступлений» появился относительно недавно – российская «Декларация прав и свобод человека и гражданина» (1991 г.) в ст. 33 установила: «Права жертв преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом». Эта норма была воспроизведена в Конституции РСФСР 1977 г. путем ее дополнения. Однако в Конституции РФ 1993 г. речь уже идет не о жертвах преступлений, а о потерпевших (ст. 52), что противоречит не только Декларации, но и международно-правовым актам, составляющим органическую часть нашего законодательства[40].

Речь, как видим, идет не о терминологических спорах, а о существе проблемы. Кто является объектом защиты Закона и правоохранительной практики? Если только потерпевший, то поле защиты резко сужается до уровня зарегистрированных заявлений о преступлениях.

Отсюда вытекает ряд вопросов, как связанных с необходимостью совершенствования регистрации заявлений о преступлениях с указанием полного перечня лиц, прямо или косвенно пострадавших от преступного посягательства (обычно речь идет о родственниках, членах семьи), так и получения от всех этих лиц согласия на представительство их интересов тем, кто формально признается потерпевшим.

Статистическая картина проблемы жертв преступлений и потерпевших представляет огромный государственный интерес, ибо именно масштабы этого явления должны определять содержание соответствующих разделов федеральных программ борьбы с преступностью. Правовые и социальные меры защиты жертв преступлений не должны ограничиваться определением процессуального статуса потерпевшего. Началу решения задачи защиты прав человека в сфере борьбы с преступностью должны положить меры по обеспечению полных сведений обо всех лицах, прямо или косвенно понесших ущерб от преступления. С учетом этих данных должны строиться как правовые, так и социальные программы защиты жертв преступлений, включающие и материальные компенсации, и средства психологической реабилитации, и квалифицированную юридическую помощь. Учитывая значение проблемы социальных и правовых гарантий защиты интересов жертв преступлений, обсуждению этих вопросов был посвящён ряд научных конференций, на которых поднимался и вопрос о необходимости статистического учета лиц, пострадавших от преступных посягательств[41]. Начиная с 1997 года Главный информационный Центр (ГИЦ) МВД РФ совместно с НИИ Генеральной прокуратуры РФ организовал учет сведений «О преступлениях, по которым имеются потерпевшие».

В обобщенном виде, то есть без расшифровки на виды преступлений, это выглядит следующим образом[42].

Приведенная таблица используется в ряде публикаций по той причине, что до появления этих сведений представления о соотношении количества заявлений о преступлениях и количества лиц, признанных потерпевшими, не было вообще.

Статистические данные позволяют отметить некоторые закономерности правоохранительной практики, имеющей отношение к защите потерпевших.

Округлённо можно утверждать, что число зарегистрированных преступлений на треть меньше числа заявлений и сообщений о преступлениях. Число осужденных составляет менее половины от числа зарегистрированных преступлений и около 70 % от числа выявленных преступников.

Общее число потерпевших составляет менее половины от числа заявлений и сообщений о преступлениях, но значительно более числа осужденных (примерно на 60–70 %). Последнее обстоятельство можно объяснить значительным числом уголовных дел с множеством потерпевших (рэкет, т. н. экономические пирамиды, террористические акты и др.).

Наибольшее число потерпевших зафиксировано по делам корыстной направленности: по кражам, грабежам, а также хулиганству и др.

Ныне мы имеем возможность дополнить приведенную картину, чтобы увидеть тенденции явлений и их устойчивость. Количество потерпевших от преступлений в 2007 г. составило 2 675 075, т. е. намного больше, чем в 1999 г. (2.099.383). В 2008 г. число лиц, признанных потерпевшими, хотя и превышало уровень 90-х годов, но пошло на снижение, составив 2 303 752 человека. В 2009 г. продолжалось «снижение преступности» на 6,7 % в сравнении с 2008 г., а, следовательно, и снижение числа потерпевших. Суммарных данных о потерпевших обнаружить в используемых источниках не удалось, но есть сведения о динамике заявлений, поступивших в органы МВД, и частичные сведения о потерпевших по видам преступлений. Динамика числа поступивших заявлений в органы внутренних дел и зарегистрированных преступлений за период с 2006 по 2009 г. (в млн.)[43].

Количество заявлений росло (округленно с 19 млн. до почти 23-х млн., а количество регистрируемых преступлений тем временем сокращалось с почти 4-х млн. до чуть менее З-х млн. Объяснить этот парадокс могли бы лишь авторы преобразования милиции в полицию!

Разумеется, официальные сведения о количестве обращений в органы МВД за защитой и лиц, признанных потерпевшими, могут иметь лишь ориентирующее значение для представления о числе жертв преступных посягательств. Оценивая эти данные, всегда следует иметь в виду ущербность статистики и уровень латентной преступности.

Последняя составляет весьма значительный массив и делится специалистами на скрытую и скрываемую часть преступности. И здесь свой комплекс причин: неверие населения в реальность защиты со стороны правоохранительных органов, непрофессионализм последних, крайняя перегруженность, связанная с хроническим отставанием роста их кадров от роста самой преступности. Отмечается также халатность и злоупотребления работников правоохранительных структур[44]. А ныне – ещё и коррумпированность правоохранительной системы страны.

Симптоматично, что данные о сокращении преступности в последние годы оцениваются исследователями весьма критически. Приведем в этой связи общий вывод авторов Информационно-аналитического доклада НИИ Генеральной прокуратуры РФ.

«Сохранившаяся в 2009 г. устойчивая тенденция сокращения числа зарегистрированных преступлений не должна вызывать чувства успокоенности. В стране нет каких-либо объективных факторов, наличие которых обусловило бы сокращение преступности. Вместе с тем продолжающийся экономический кризис, спад производства, высокий уровень безработицы, сокращение потребления и иные факторы объективно способствуют тому, что преступность должна расти, а не снижаться. Эти и иные данные дают основание для вывода, что фиксируемое по итогам 2009 г. сокращение числа зарегистрированных преступлений и количества лиц, выявленных за их совершение, носит искусственный характер»[45]. Заметим, что и в прежних обобщениях состояния преступности высказывалась та же мысль об искусственном характере сведений о снижениях, оцениваемых как «криминологический парадокс» (регулируемая статистика)[46].

Попытка дать общие контуры проблемы жертв преступлений предпринималась отдельными авторами и ранее, ибо она составляет имманентную часть криминологической науки и отраслей правовых наук криминального цикла. На наш взгляд, развитие этой темы неизбежно обострит постановку вопросов социальной детерминации преступности, демографического портрета жертв различных по характеру преступных посягательств; причин виктимизации определенных слоёв населения; способов профилактирования посягательств на личность, имущество и доброе имя гражданина; путей правовой и социальной реабилитации жертв преступлений.

Здесь есть множество неразрешенных, трудно решаемых и не решаемых даже в перспективе проблем: пока жива преступность – будут и её жертвы. Однако цивилизованный мир ищет и находит способы смягчения социальной напряженности, вызванной противостоянием двух образов жизни – преступного и законопослушного. Осмыслить их и найти приемлемые для нашей действительности пути решения этих проблем – актуальная задача современной юридической науки и смежных с ней других общественных наук.

Итак, социальная значимость проблемы жертв преступных посягательств определяется масштабами явления, связанного с устойчивой тенденцией роста преступлений, как выявленных, так и остающихся латентными (ориентировочно – до 20 млн. жертв преступлений ежегодно). Психологической доминантой самочувствия современного человека становится синдром жертвы, переживающей последствия преступного посягательства или опасающиеся такового, что может углублять опасность социальных конфликтов и рост недоверия граждан по отношению к государственным институтам.