Взяточничество в истории советского уголовного законодательства (1918–1927 гг.)[521]

Семидесятилетняя история развития советского уголовного законодательства содержит в себе немало ситуаций и решений, заслуживающих самого тщательного анализа. Исторический опыт, как положительный, так и отрицательный, не должен игнорироваться последующими поколениями. Забвение принципа историзма, справедливо отмечает О. Ф. Шишов, «не способствует анализу действующих уголовно-правовых норм и долговременных тенденций их развития. Обращение к истории уголовного законодательства, к использованию законотворческого опыта прошлых лет имеет особое значение при решении вопросов кодификации и совершенствования уголовного законодательства».[522]

Проблемы борьбы со взяточничеством сразу же оказались в поле внимания революционного законодателя. Хорошо известны высказывания В. И. Ленина о необходимости искоренения взяточничества и строгого наказания взяточников и других лиц, причастных к этому преступлению.[523] В. И. Ленин лично редактировал и внес существенные поправки в первый законодательный акт советского государства, непосредственно направленный на борьбу со взяточничеством, декрет СНК от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве».[524]

В декрете прежде всего определялся круг лиц, несущих ответственность за получение взятки. Таковыми признавались лица, «состоящие на государственной или общественной службе», как-то: должностные лица Советского правительства, члены фабрично-заводских комитетов, домовых комитетов, правлений кооперативов и профессиональных союзов и тому подобных учреждений и организаций или служащие в таковых. Декрет, таким образом, довольно широко определил субъекта получения взятки, допуская им любого служащего. Виновными могли быть признаны и функционеры ряда общественных организаций. Впервые в советском законодательстве появилось понятие «должностное лицо».

Суть преступления была определена как принятие взятки за выполнение действия, входящего в круг обязанностей субъекта, или за содействие в выполнении действия, составляющего обязанности должностного лица другого ведомства.

Наряду с получателями взятки, наказанию подлежали также лица, виновные в даче взятки, подстрекатели, пособники и все прикосновенные к даче взятки служащие. При этом декретировалось одинаковое наказание за все эти виды преступной деятельности: лишение свободы на срок не ниже пяти лет, соединенное с принудительными работами на тот же срок.

В качестве обстоятельств, усиливающих меру наказания взяткополучателя, декрет устанавливал: а) особые полномочия служащего, б) нарушение служащим своих обязанностей, в) вымогательство взятки. Одновременно подчеркивалось, что если преступление совершено лицом, принадлежащим к имущему классу, которое пользуется взяткой для сохранения или приобретения привилегий, связанных с правом собственности, то оно приговаривается «к наиболее тяжелым, неприятным и принудительным работам, и все его имущество подлежит конфискации».

Декрет «О взяточничестве» имел обратную силу, однако, согласно ст. 6, от уголовного преследования освобождались те, кто дал взятку до издания декрета, но в течение трех месяцев со дня его издания заявили судебным властям об этом преступлении.

Данное положение было одной из первых поощрительных норм в советском уголовном праве и получило дальнейшее развитие в последующем декрете СНК от 16 августа 1921 г. «О борьбе со взяточничеством».[525] В ст. 4 декрета от 16 августа 1921 г. устанавливалось, что «лицо, давшее взятку, не наказывается, если оно своевременно заявит о вымогателе взятки или окажет содействие раскрытию дела о взяточничестве».

Одновременно декрет уточнил некоторые признаки состава получения взятки. Взятка могла быть получена «в каком бы то ни было виде» не только лично, но и через посредника за выполнение действий, входящих в круг служебных обязанностей лиц, состоящих на государственной, союзной или общественной службе, в интересах дающего взятку. Таким образом, мы видим постепенное появление в законе тех понятий и признаков, которые характерны современному законодательству.

Впервые в законе появляется посредничество в получении взятки, которое, как и получение взятки и укрывательство взяточников, карается лишением свободы с конфискацией имущества или без таковой. В отличие от декрета 8 мая 1918 г. ни нижний, ни верхний пределы лишения свободы декрет от 16 августа 1921 г. не определил.

Эти декреты революционного правительства о борьбе со взяточничеством явились хорошей базой для формулирования норм о взяточничестве в первом советском уголовном кодексе, введенном в действие с 1 июня 1922 г.

Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. содержал уже достаточно разработанную систему норм о должностных (служебных) преступлениях. В примечании к ст. 105 давалось определение должностных лиц как лиц, занимающих постоянные или временные должности в каком-либо государственном (советском) учреждении или предприятии, а также в организации или объединении, имеющем по закону определенные права, обязанности и полномочия в осуществлении хозяйственных, административных, просветительных и других общегосударственных задач. Однако в ст. 114, устанавливающей ответственность за получение взятки, в качестве субъекта называлось не должностное лицо, а лицо, состоящее на государственной или общественной службе,[526] как это было в декрете от 16 мая 1921 г.

Объективная сторона преступления определялась как получение «в каком бы то ни было виде взятки за выполнение или невыполнение в интересах дающего какого-либо действия, входящего в круг служебных обязанностей этого лица». Получение взятки каралось лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества или без таковой, а при отягчающих обстоятельствах, как-то: 1) особые полномочия принявшего взятку должностного лица, 2) нарушение им обязанностей по службе или 3) допущение вымогательства или шантажа[527] – лишением свободы со строгой изоляцией не ниже трех лет вплоть до высшей меры наказания (расстрела) с конфискацией имущества.

Помимо получения взятки ст. 114 УК РСФСР 1922 г. предусматривала ответственность за посредничество в получении взятки, укрывательство взяточничества и за дачу взятки. Лицо, давшее взятку не наказывалось лишь в том случае, «если своевременно заявило о вымогательстве взятки или оказало содействие раскрытию дела о взяточничестве».

Особо и весьма сурово, как и получение взятки при отягчающих обстоятельствах, наказывалась провокация взятки – заведомое создание должностным лицом обстановки и условий, вызывающих предложение взятки, в целях последующего изобличения дающего взятку (ст. 115).

Переход от политики военного коммунизма к нэпу сопровождался значительным увеличением взяточничества. «Взяточничество охватило, как будто тисками, все наши хозяйственные учреждения, – писал один из руководящих работников советской юстиции И. Славин. – Словно дьяволы, взяточники снуют везде и всюду внося разложение и смрад гниения».[528] В этих условиях народный комиссариат юстиции за подписью Н. В. Крыленко направляет циркуляр № 86 от 25 сентября 1922 г., которым объявляет судебно-карательную кампанию по борьбе со взяточничеством. Предлагалось в народных судах создать специальные камеры для рассмотрения крупных дел о взяточничестве, а в трибуналах рассматривать дела в порядке сокращенного судопроизводства без допущения сторон и с вызовом наименьшего количества свидетелей. При отсутствии достаточных улик для признания виновным, но при установлении социальной опасности субъекта по роду его занятий и связям с преступной средой, рекомендовалось на основании ст. 49 УК 1922 г. широко использовать право определять запрещение проживать в определенных местах Республики сроком до трех лет. Давалось также указание, пользуясь правом применения закона по аналогии, привлекать к ответственности за пособничество во взяточничестве лиц, лишь осведомленных об имевшей место взятке, в случаях, «когда установлена прямая заинтересованность их во взятке».[529]

Ударная кампания по борьбе со взяточничеством началась 10 октября 1922 г., а непосредственно этому предшествовало принятие декрета ВЦИК и СНК от 9 октября 1922 г. «Об изменении текста ст. 114 УК»,[530] которому была придана обратная сила.[531] Декрет усилил ответственность за получение взятки без отягчающих обстоятельств, указав лишь нижнюю границу наказания (лишение свободы на срок не ниже одного года). Одновременно значительно повышалась ответственность задачу взятки, посредничество во взяточничестве, оказание какого-либо содействия или непринятие мер противодействия взяточничеству, размеры которой приравнивались к ответственности за получение взятки. При особо отягчающих обстоятельствах (содержание которых, правда, в законе не раскрывалось) названные выше преступные действия, как и получение взятки при особо отягчающих обстоятельствах, карались лишением свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трех лет или высшей мерой наказания с конфискацией имущества.

Изменения были внесены в перечень обстоятельств, отягчающих ответственность за получение взятки. Таковыми признавались: 1) ответственное положение должностного лица, принявшего взятку; 2) нанесение или возможность нанесения государству материального ущерба в результате взятки; 3) наличие прежней судимости за взятку или неоднократность получения взятки; 4) вымогательство взятки.

Особый интерес вызывала ч. 2 ст. 114-а, согласно которой лица, виновные в получении взятки, даче взятки, посредничестве во взяточничестве, оказании какого-либо содействия или непринятии мер противодействия взяточничеству могли быть освобождены судом от наказания «лишь в случае: а) если они добровольно и немедленно заявят о вымогательстве взятки и б) если своевременными показаниями и донесениями окажут содействие раскрытию дела о взяточничестве». Характерно, таким образом, что правом освобождения обладал только суд, а не следственные органы; далее, что это было именно право, а не обязанность суда, и что освобождены от наказания могли быть все лица, имевшие отношение к взяточничеству, в том числе и взяткополучатели.[532]

В тот же день, 9 октября 1922 г народный комиссар юстиции и прокурор Республики Д. И. Курский направляет «всем нарсудам, ревтрибуналам и чинам прокурорского надзора» циркуляр № 97 «Об объеме понятия взятки». Образование частных и кооперативных предприятий, контор, фирм, акционерных обществ и товариществ сопровождалось распространением совместительства, когда эти фирмы и конторы принимали на работу служащих советских организаций, добиваясь таким образом благосклонного к себе отношения.[533] По существу это было скрытой формой взяточничества. Поэтому циркуляр предлагал «подводить под понятие взятки» целый ряд деяний, например: 1) получение должностным лицом, несущим какие-либо контрольные и ревизионные функции в данном учреждении или предприятии, каких-либо видов материального довольствия, не предусмотренных законом, от подотчетных ему учреждений единовременно или периодически; 2) получение по незаконному совместительству в двух государственных учреждениях или хотя бы в одном государственном, а в другом частном, в денежном или ином виде вознаграждения или довольствия, если установлено, что оба учреждения находятся между собой в отношениях взаимных услуг, и если установлено, что данное лицо принимало лично или через посредников участие в выполнении этих операций или услуг; 3) получение теми же лицами, и в тех же случаях «комиссионных», «наградных», «организационных» или «за содействие». Аналогично предлагалось расценивать и ряд других случаев.[534]

Более развернуто различные формы незаконного совместительства, квалифицируемые как взяточничество», излагались в постановлении СНК от 21 декабря 1922 г. «Временные правила о службе в государственных учреждениях и предприятиях».[535] Как писал профессор А. А. Жижиленко, «во всех этих случаях речь идет о чисто формальных нарушениях, так что в отдельных случаях не требуется установления ближайшей цели деятельности виновных лиц; их корыстная цель в этих нарушениях всегда предполагается».[536] Нарушая хронологию изложения, отметим, что ввиду возникших сомнений, в каких случаях совмещение работы в государственном и частном учреждении и предприятии должно квалифицироваться как взяточничество, Пленум Верховного Суда в постановлении от 3 декабря 1926 г. разъяснил, что данный Закон должен применяться: 1) если государственное (общественное) учреждение (предприятие), в коем работает должностное лицо, и частное предприятие, участником которого он является, находятся между собой в отношениях товарообменных или торговых операций или хотя бы в отношениях взаимных услуг, 2) если государственное учреждение контролирует деятельность частного торгового или промышленного предприятия и 3) если должностное лицо лично (хотя бы в качестве посредника) или через посредника принимает участие при подрядах, торгах или иных операциях коммерческого свойства для учреждения или предприятия, где оно работает, или для учреждения (предприятия), находящегося в контрольной, административной или финансовой зависимости от учреждения (предприятия), где служит должностное лицо.[537]

Примерно за полгода проведения «ударной кампании» за взяточничество было осуждено 3265 человек; характерно, однако, что 1586 человек было оправдано. 1,9 % осужденных были приговорены к высшей мере наказания, к лишению свободы на срок 5–10 лет – 6,7 %, 3–5 лет – 13,5 %, 2–3 года – 15,3 %, до 2 лет – 45,9 %, к другим наказаниям – 16,7 %.[538]

По неполным статистическим данным в 1923 г. за взяточничество было осуждено 9258 человек (1,6 % от общего числа осужденных), а за провокацию взятки – 77 человек.[539] В 1924 г. осуждено за взяточничество 10 936 чел. (1,7 %), за провокацию взятки – 37 человек.[540] В последующие годы количество осужденных за взяточничество было следующим: 1925 г. – 7603 чел., 1926 г. – 34 599 чел., 1927 г. – 4623 чел., что соответственно составляло 1,1 %, 0,6 % и 0,4 % от общего числа осужденных.[541]

Уголовный кодекс РСФСР (в ред. 1926 г.) в целом несколько смягчил ответственность за должностные преступления, в том числе за взяточничество. Кодекс исключил возможность применения смертной казни за дачу взятки, посредничество во взяточничестве и за провокацию взятки. В проекте УК, подготовленном Наркомюстом, исключалась высшая мера наказания и за получение взятки, однако это предложение не было поддержано Совнаркомом.[542] Только на следующий год, 31 октября 1927 г. постановлением ВЦИК и СНК «Об изменениях Уголовного кодекса во исполнение Манифеста 2-й сессии ЦИК СССР IV созыва» возможность применения расстрела за получение взятки была исключена.[543]

За получение взятки без отягчающих обстоятельств кодекс установил максимум лишения свободы до двух лет, а при отягчающих обстоятельствах – минимум лишения свободы в два года. Дача взятки и посредничество во взяточничестве карались лишением свободы на срок до пяти лет, а провокация взятки – на срок до двух лет.

Новый уголовный кодекс твердо зафиксировал, что субъектом получения взятки является именно должностное лицо. Само же понятие должностного лица определялось в принципе так же, как и в УК 1922 г. Однако появилась оговорка (примечание 2 к ст. 109), согласно которой должностные лица профессиональных союзов несут ответственность за должностные преступления только в случае, если они привлечены к ответственности по постановлению профессионального союза.

При описании признаков преступления – получения взятки было внесено небольшое, но существенное уточнение в характеристику действий, за выполнение или невыполнение которых должностное лицо получало вознаграждение. Если раньше акцентировалось, что это действия, входящие в круг служебных обязанностей лица, то в новой редакции этой нормы (ст. 117) говорится более широко – действие, «которое должностное лицо могло или должно было совершить исключительно вследствие своего служебного положения». Из числа квалифицирующих признаков получения взятки было исключено нанесение (или возможность нанесении) государству материального ущерба в результате взятки.

Помимо получения взятки, уголовно наказуемым объявлялись дача взятки, посредничество во взяточничестве и провокация взятки. При этом, в отличие от УК 1922 г., уголовное преследование по ст. 119 наступало и за провокацию получения взятки в целях последующего изобличения лица, получившего взятку. Что касается «оказания какого-либо содействия или непринятия мер противодействия взяточничеству», о чем говорилось в ст. 114 УК 1922 г., то в Кодексе 1926 г. эти виды деятельности специально не упоминались. Данное обстоятельство не означало их декриминализации. Просто они преследовались по общим правилам ответственности за соучастие в преступлении и за попустительство.

Принципиальным новшеством было то, что лица, виновные в получении взятки, ни при каких условиях не освобождались от ответственности за преступление. Что же касается взяткодателей и посредников, то закон обязал органы следствия освобождать их от привлечения к ответственности в случаях: а) если имело место вымогательство взятки и б) если они немедленно после дачи взятки добровольно заявят о случившемся (примечание к ст. 118 УК).

Законодательство об ответственности за взяточничество активно обсуждалось в литературе 20-х годов. Дискутировалось само понятие взяточничества (предмет взятки, характер действий, совершенных за взятку, и проблема их обусловленности взяткой), субъект получения взятки, содержание квалифицирующих признаков и обстоятельств, влекущих освобождение от ответственности, проблемы ответственности при провокации взятки и др.

В частности, развернулась дискуссия по вопросу о том, может ли быть предметом взятки нематериальное благо. С. В. Эйсман считал, что ограничение предмета взятки лишь имущественными благами является отголоском старого права и противоречит действующему законодательству, говорящему о взятке «в каком бы то ни было виде»; «…как теоретически, так и практически, возможны случаи, когда деяние будет заключать в себе все признаки взяточничества, и, однако, предметом такового является нематериальное благо».[544]

Уголовно-кассационная коллегия Верховного Суда УССР в определении по делу К., рассмотренному в мае 1924 г, отмечала: «Цель взяткополучателя удовлетворить свои потребности или покупкой чего-либо на полученные в виде взятки деньги, или непосредственно получить в том или ином виде физическое удовольствие. Так как начгуброзыска обещал задержанной немедленное освобождение после удовлетворений его половых потребностей, т. е. обещал в интересах задержанной действие, входящее в круг служебных обязанностей его, как должностного лица – в виде равноценности за определенные действия задержанной – он вымогал взятку».[545]

Напротив, Верховный Суд РСФСР не согласился с квалификацией Владикавказского губсуда, осудившего за получение взятки следователя Б., который под условием отдаться ему согласился с просьбой жены заключенного освободить мужа из-под стражи.[546]

Большинство авторитетных специалистов, принявших участие в дискуссии, решительно отстаивали позицию, что взяточничество – это корыстное преступление и что предметом взятки может быть лишь материальное благо, имущественная выгода в том или ином виде.[547] Как писал А. Эстрин, взяточничество – это «торговля должностным лицом своей должностью, с превращением им своего должностного положения в источник обогащения».[548]

Любопытно, что уже в те годы возникают и обсуждаются проблемы, которыми следственно-судебная практика и уголовно-правовая теория продолжают заниматься и в наше время. В частности, таковым является вопрос о возможности признания взяточничества в случаях, когда должностному лицу передаются материальные ценности, «дар», а какие-либо ответные его действия не оговариваются. Энергично высказывался по этому вопросу А. Эстрин: «На практике, в очень и очень многих случаях, гражданин, желающий добиться чего-либо от должностного лица, делает ему то или иное подношение, не ставя при этом никаких условий, вроде того, как в „Ревизоре“ купцы приносили свое приношение городничему. Сейчас, когда взяточничество стало столь распространенным явлением, наш советский «чиновник», получая ничем им не заслуженное приподношение от граждан, вовсе не нуждается в том, чтобы приносящие стали толковать ему: „Я тебе даю взятку, а ты уж, благодетель, посодействуй мне в таком-то дельце“. Этот „чиновник“ и без слов понимает, что не из любви к ближнему заботятся о его благосостоянии граждане; он разумеет, что, суя ему ту или иную ценность в руки, они, по меньшей мере, мысленно приговаривают при этом: „Смотри, батенька, не забудь, как я хорош к тебе – будь и ты ко мне хорош, когда служба тебя со мной столкнет“. И, конечно, начальник отделения милиции, получающий от некоторых торговцев входящего в его участок рынка подарки деньгами ли, вещами ли, скорее составит протокол на того, кто не дает ему ничего, чем на того, кто ему дает». И далее: «Для нашей судебной практики будет совершенно бесспорно, что словам «за выполнение или невыполнение какого-либо действия» надлежит придать распространительное толкование и что это толкование нисколько не может противоречить намерениям законодателя. Конкретно это распространительное толкование, притом, сводится только к тому, что всякий подарок, данный гражданином должностному лицу, будет нашими судами предполагаться данным «за выполнение или невыполнение в интересах дающего какого-либо действия», и уже делом обвиняемого будет доказывать на суде, что подарок ему дан по дружбе, а не по службе. Говоря более научным языком, наша судебная практика должна установить презумпцию взятки во всех тех случаях, когда налицо получение должностным лицом подарка, деньгами, вещами или услугами от граждан, соприкасающихся с его служебной деятельностью».[549]

Все это было написано в разгар «ударной кампании» по борьбе со взяточничеством. Конечно, нельзя согласиться с идеей «презумпции» взятки и с переложением бремени доказывания, что полученные ценности – обычный подарок, а не взятка, на обвиняемого. Однако, сама мысль, что формулировка закона предусматривает и случаи получения взятки за «благоприятное отношение», покровительство, которое рано или поздно может проявиться в конкретном поведении должностного лица, является, на мой взгляд, правильной. Эта идея получила развитие в трудах и других юристов того времени.[550]

Несколько противоречиво эту проблему решал А. Гюнтер. С одной стороны, он утверждал, что действие, которое обещает выполнить или от выполнения которого обещает воздержаться должностное лицо, должно быть определенным, поскольку закон говорит о совершении какого-либо действия, как чего-то определенного, а не действий, которые еще неизвестно в чем могут и должны выразиться.[551] «Однако, – продолжает он, – эта определенность иногда может касаться не одного какого-то строго обусловленного действия, но известной группы, известного круга действий, которые по своему содержанию заранее известны дающему взятку и получающему ее. Так, торговец дает взятку сотрудникам районной милиции не по поводу какого-то определенного действия, обусловленного при даче взятки, но в расчете на то, что благодаря этой взятке, милиция будет смотреть «сквозь пальцы» на нарушение торговцем правил о времени производства торговли, о торговле в праздничные дни и т. д. Милиционеры, принимающие «дар», также отлично понимают, что это не есть просто дружеский подарок, но что это дар, обязывающий их к известным действиям в форме поблажек торговцу. Формального соглашения и договоренности между ними (торговцем и сотрудниками милиции) не было, но от этого взятка не перестала быть взяткой: обе стороны отлично понимали, что они делают, и каждый из них знал, за что он дает и за что получает «дар».[552]

В это же время формулируется еще одно принципиальное положение: взятка может иметь как характер подкупа должностного лица, так и вознаграждения за уже совершенное им действие, хотя никакой предварительной договоренности об этом вознаграждении не было и действие должностного лица является нормальным выполнением его обязанностей, «так как должностное лицо должно выполнять свои обязанности безвозмездно и никакого вознаграждения за них от заинтересованных частных лиц оно получать не имеет права».[553]

Оживленно дискутировались в юридической литературе 20-х годов и некоторые частные вопросы, возникающие по делам о взяточничестве. Рассмотрение их представляет не только исторический интерес, но и позволяет сделать определенные выводы для сегодняшней практики.

В 19-м номере журнала «Еженедельник советской юстиции» за 1923 год в разделе «Вопросы и ответы» было опубликовано редакционное разъяснение об ответственности лица, передавшего взятку другому лицу, ошибочно принимаемому им за должностное. По мнению редакции, уголовная ответственность исключается, поскольку дача взятки – это вид соучастия в получении взятки, которого в данном случае не было.[554] Данное разъяснение вызвало бурную полемику.

В итоге дискуссии определились следующие позиции: лже-должностное лицо отвечает за присвоение звания и власти должностного лица и (или) мошенничество, а «взяткодатель» – за покушение на дачу взятки (или дачу взятки) или вообще не отвечает за отсутствием состава преступления.[555] При этом сторонники последнего решения утверждали, что обманутый мошенником «взяткодатель» лишь обнаружил свою «злую волю», что само по себе не наказуемо. Резонным, на мой взгляд, было возражение, что дача взятки – это самостоятельное преступление и что в данном случае результат не наступил, независимо от воли взяткодателя. Этот гражданин не может признаваться потерпевшим, ибо «гражданских прав из совершенного преступления для совершившего преступление не возникает».[556]

Близкой к изложенной была и дискуссия по проблемам ответственности в случаях провокации взятки. Здесь также определились две позиции: 1) «давший взятку провокатору вреда обществу не приносит, никого своей взяткой не развращает и развратить этим своим делом не может»;[557] 2) факт провокации не исключает наличие умысла со стороны взяткодателя, заинтересованного в определенном действии или бездействии берущего взятку, поэтому предусмотренная законом ответственность должностного лица, спровоцировавшего передачу ему взятки, не исключает ответственности лица, давшего взятку.[558] Второе решение представляется правильным. И дело не только в наличии умысла на преступление у взяткодателя. Этот умысел проявляется в общественно опасном действии, не доведенном до конца по не зависимым от взяткодателя причинам – покушении на дачу взятки.

Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. установил уголовную ответственность должностных лиц и за провокацию получения взятки. В связи с этим, А. А. Жижиленко высказал мнение, что спровоцированное должностное лицо не подлежит наказанию за получение взятки.[559] Противоположную и, представляется, более правильную точку зрения отстаивал А. Я. Эстрин.[560] Правильнее, однако, считать, что когда должностное лицо принимает материальные ценности, передаваемые ему исключительно в провокационных целях, он виновен в покушении на получение взятки, ибо взятка как таковая ему все же не давалась.

Много внимания уделялось в литературе анализу обстоятельств, влекущих освобождение от ответственности за взяточничество. Дореволюционное русское уголовное законодательство не знало такой нормы. Как мы видели, формулировки этих обстоятельств в законе менялись, подчас были недостаточно четкими, что вызывало практические трудности в их применении.

Начиная с декрета 16 августа 1921 г. до принятия Кодекса 1926 г., речь шла об освобождении от наказания, которое могло производиться судом, установившим и факт дачи – получения взятки, и те обстоятельства, которые по закону влекли освобождение от наказания. При этом, в соответствии с декретом 9 октября 1922 г., внесшим изменения в УК 1922 г., такое освобождение было лишь правом, но не обязанностью суда (ст. 114-а). Правда, циркуляр Верховного Суда РСФСР № 31 за 1923 год предлагал расширительное толкование этого закона, полагая, что: 1) лица, которые добровольно и немедленно заявят о вымогательстве с них взятки, не должны привлекаться к ответственности вовсе, однако, лишь при условии, что заявление их не будет опровергнуто ходом предварительного или судебного следствия, а 2) лица, которые своевременными показаниями и донесениями окажут содействие раскрытию дела о взяточничестве, привлекаются к ответственности наравне с другими обвиняемыми в даче взятки и могут быть освобождены от таковой с прекращением дела как в стадии предварительного следствия, так и в судебных и распорядительных заседаниях судов и трибуналов, лишь в том случае, когда с полной достоверностью будут установлены как своевременность их донесений, так и содействие раскрытию.[561]

Вымогательство, которому подвергалось лицо, давшее взятку всегда признавалось обстоятельством, влекущим его освобождение от ответственности или от наказания, хотя только с принятием УК 1926 г. (примечание к ст. 118) оно стало считаться самостоятельным основанием для освобождения. До этого вымогательство влекло освобождение лишь при условии «своевременного» заявления (декрет 16 августа 1921 г., ст. 114 УК 1922 г.) или «добровольного и немедленного заявления о вымогательстве взятки» (ст. 114 УК 1922 г., в ред. 9 октября 1922 г.).

Теория и практика раскрывали содержание понятия «вымогательства» при взяточничестве, так же как определялось вымогательство в качестве самостоятельного преступления. «Вымогательство взятки это такого рода преступление, когда взятка дается не добровольно, а когда лицо, которое получает взятку, требует, чтобы она была ему дана, угрожая какими-либо насилиями над личностью или истреблением имущества», – писал Гр. Железногорский.[562]

Вторым основанием для освобождения уголовное законодательство считало оказание содействия раскрытию дела о взяточничестве (декрет 16 августа 1921 г., ст. 114 УК 1922 г.) или «своевременные показания и донесения» лица, оказавшие содействие раскрытию дела о взяточничестве (ст. 114-а УК 1922 г. в ред. 9 октября 1922 г.). Напомним, что в соответствии со ст. 114-а суд мог освободить от наказания всех лиц, причастных к взяточничеству: взяткополучателей, взяткодателей, посредников и всех других, оказавших какое-либо содействие или не принявших мер противодействия взяточничеству.

Подобные формулировки оснований освобождения, несомненно, не отличались четкостью и вносили путаницу. С одной стороны, при вымогательстве для освобождения необходимо было добровольное и немедленное заявление; с другой же стороны, уже немедленного заявления не требуется, а достаточно, даже при отсутствии вымогательства взятки, «своевременных (как это понимать? – Б. В.) показаний и донесений»,[563] способствующих раскрытию преступления.

Более четко этот вопрос решил УК 1926 г. в примечании к ст.118, разделивший вымогательство взятки и немедленное добровольное заявление о случившемся на два самостоятельных основания освобождения от привлечения к ответственности лиц, давших взятку и совершивших посредничество во взяточничестве. Правда, первое основание («если в отношении их имело место вымогательство взятки»), строго говоря, вряд ли могло быть применено к посредникам во взяточничестве, которые сами никакому вымогательству со стороны получателя взятки не подвергаются.

Анализируя положения УК РСФСР 1926 г. об ответственности за взяточничество, М. Анцелович подчеркивал, что дело в отношении лиц, давших взятку при условиях, указанных в примечании к ст. 118, должно быть прекращено всяким органом, на то уполномоченным, согласно УПК, за отсутствием состава преступления, в отличие от прежнего положения, когда лицо могло быть освобождено от наказания только судом.[564]

Прокурор Ленинградской губернии И. Крастин выразил сомнения в правильности толкования примечания к ст. 118 УК в том смысле, что в нем сформулированы два самостоятельных основания для освобождения от ответственности, и полагал, что для этого необходимо, чтобы лицо, у которого вымогалась взятка, к тому же немедленно после дачи взятки добровольно заявил о случившемся. Помимо доводов, основанных на грамматическом толковании нормы, он утверждал, что случаи добровольного (без вымогательства) взяткодательства и последующего немедленного донесения – без преследования взяткодателем каких-то особых для себя выгод – просто ирреальны. Здесь открывается простор для провокации взяток в отношении должностных лиц и их шантажа.[565]

Полемизируя с ним, И. Дерзыбашев особо отмечал, что положения, содержащиеся в примечании к ст. 118, предназначены на то, чтобы провести водораздел между взяткополучателями и взяткодателями, как-то противопоставить их интересы, что должно способствовать раскрытию взяточничества. Что же касается опасений И. Крастина о возможных провокациях и шантаже, то И. Дерзыбашев писал: «Как предотвратить провоцирование взяток частными лицами и шантаж должностных лиц на этой почве? Каждое должностное лицо ответит на этот вопрос просто: защитит следователь, прокурор и суд. Защита надежная, и мы в эту защиту верим».[566] К сожалению, приходится признать, вспоминая не столь давние уголовные дела, что эта защита далеко не всегда оказывалась надежной.

Дискуссия завершилась тем, что по запросу Ленинградского губсуда Пленум Верховного Суда СССР 21 марта 1927 г. разъяснил: «лица, давшие взятку, могут освобождаться от привлечения к ответственности при наличии хотя бы одного из условий, указанных в примечании к ст. 118 УК».[567]

Подведем краткий итог. Первое послереволюционное десятилетие было весьма насыщенным с точки зрения формирования и совершенствования законодательства и научного осмысления практики борьбы со взяточничеством. Выработанные законодателем того времени решения и научные дискуссии не утратили ценности и заслуживают самого пристального внимания и в наше время революционного обновления советского общества.