§ 2. Советский период истории развития науки уголовного права

Октябрьская революция 1917 г., вопреки распространенному мнению, не прервала поступательного развития российской уголовно-правовой науки, хотя господство марксистской идеологии и партийный диктат, безусловно, наложили на это развитие заметный отпечаток.

Профессор О. Ф. Шишов в 1989 г. выделял четыре периода в развитии науки советского уголовного права. Первый период (1917–1920 гг.) характеризуется разработкой основных понятий и институтов уголовного права, началом борьбы за проникновение марксизма в науку уголовного права и упразднение буржуазного юридического мировоззрения. Второй этап, датируемый 1920–1936 гг., – это период творческих поисков, преодоления заблуждений и идеологической борьбы за марксистско-ленинскую методологию в науке. Стержневым вопросом всех происходивших в то время дискуссий был вопрос о принципах законодательного построения уголовной ответственности. Третий период (1936 г. – конец 50-х годов) знаменателен догматической разработкой основных проблем уголовного права. Несмотря на то, что творческая мысль советских криминалистов сильно сковывалась обстановкой культа личности, в это время был выработан понятийный аппарат с позиций марксистской методологии. Основное внимание уделялось теоретической разработке вопросов учения о преступлении, уголовном законе, основаниях ответственности, вине, квалификации преступлений и принципам назначения наказания. В последнем периоде, с конца 50-х годов серьезное внимание уделяется социологическим аспектам уголовного права: наука стала активно воздействовать на правотворчество и правоприменение.[923]

Изложенная периодизация истории советской уголовно-правовой науки вряд ли может быть признана удовлетворительной с современных позиций, хотя некоторые оценки и характеристики представляют интерес.

А. И. Бойко делит советский период развития уголовного права на три этапа: 1) 1917 г. – начало 30-х годов; 2) начало 30-х годов – начало 60-х годов; 3) 60-е годы – декабрь 1991 г. Соответственно, первый этап характеризуется им как время смелого поиска уголовно-правовых решений в новой обстановке, научной полемики «на грани фола». Второй период – время силового законодательства, господство догматики и начетничества в науке; а третий период отмечен принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, Уголовного кодекса РСФСР 1960 г., научными дискуссиями по разным актуальным проблемам теории и практики применения уголовного законодательства, улучшением юридического образования.[924]

Всякая периодизация развития науки весьма условна. Однако юридические науки, в том числе уголовное право, относятся к числу общественных наук, состояние которых в значительной степени зависит от происходящих в обществе процессов, тем более что в условиях тоталитаризма и идеологической диктатуры общественные науки нередко выполняют своего рода «социальный заказ». В связи с этим представляется возможным выделить следующие четыре периода в истории советского уголовного права: 1)1917 г. – начало 30-х годов; 2) начало 30-х – 1956 г.; 3) 1956 г. – середина 60-х годов; 4) середина 60-х – конец 80-х годов.

Октябрьская социалистическая революция 1917 г., приведшая к установлению на территории страны советской власти и определившая появление нового общественного, политического и государственного строя, была крупнейшим событием в истории России, да и в мировой истории XX в. Старая государственная машина была полностью уничтожена, действие старого права отменено и новая власть приступила к созданию нового права, исходя из марксистского понимания права как возведенной в закон воли господствующего класса.

В течение семи последующих десятилетий пропаганда и теоретики советского права утверждали, что советское социалистическое право – это принципиально новое право, право высшего типа. Несомненно, социалистическое право, в том числе и уголовное, имело свои характерные особенности, но при всем том нельзя забывать общечеловеческие ценности и законы права, которые отражались и в нормах советского права. Советское уголовное право восприняло не только законодательную технику предшествующих уголовных уложений дореволюционной России и других стран, но и воспользовалось теоретическими разработками дореволюционных криминалистов таких уголовно-правовых институтов, как состав преступления, формы вины, соучастия, стадии развития преступной деятельности, обстоятельства, исключающие преступность деяния и др. Не могла не сказаться на теоретических взглядах и на содержании новых законов и дискуссия между сторонниками классического и социологического направлений в уголовном праве.

В первые послереволюционные годы материальное уголовное право создавалось путем принятия декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров, Всероссийского центрального исполнительного комитета и других органов власти, например: декрет II Всероссийского съезда Совета от 26 января 1917 г. «Об отмене смертной казни», декрет СНК от 29 октября 1917 г. «О восьмичасовом рабочем дне», декрет СНК от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве», декрет СНК от 22 июля 1918 г. «О спекуляции», постановления СНК от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре», постановление Кассационного отдела ВЦИК «О подсудности революционных трибуналов», постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 25 декабря 1918 г. «О дезертирстве» и др.[925] «Декреты, – писал Д. И. Курский, бывший с августа 1918 г. народным комиссаром юстиции РСФСР, – фиксируют внимание народного суда на тех или иных деяниях, которые являются в настоящий переходный момент наиболее дезорганизующими, наиболее опасными и дают лишь самые общие указания, часто лишь называют деяние, предоставляя народному суду всю индивидуализацию не только отдельных случаев преступлений, но и определение того, какое деяние требует уголовной репрессии и, следовательно, является преступным».[926]

Одной из характерных черт советского уголовного права, особенно в первые десятилетия, было открытое подчеркивание его классовой природы и назначения. Об этом прямо говорилось в изданных Народным комиссариатом юстиции в декабре 1919 г. «Руководящих началах по уголовному праву РСФСР», где впервые в обобщенном и систематизированном виде были изложены основные положения формирующегося советского уголовного права[927] (автор проекта М. Ю. Козловский).[928]

Во введении к этому документу отмечалось, что пролетариат, завоевавший в Октябрьскую революцию власть, сломал буржуазный государственный аппарат. Та же участь постигла и все кодексы буржуазных законов, которые сданы в «архив истории». В интересах борьбы с нарушителями складывающихся новых условий общежития в переходный период диктатуры пролетариата должно быть создано новое право. Особенно это относится к уголовному праву, которое «имеет своей задачей борьбу с нарушителями складывающихся новых условий общежития в переходный период диктатуры пролетариата». «Уголовное право, – говорилось далее в „Руководящих началах“, – имеет своим содержанием правовые нормы и другие правовые меры, которыми система общественных отношений данного классового общества охраняется от нарушений (преступления) посредством репрессии (наказания)», а задача советского уголовного права виделась в охране посредством репрессии системы общественных отношений, соответствующей интересам трудящихся масс.

«Руководящие начала» состояли из введения и восьми разделов: 1) об уголовном праве, 2) об уголовном правосудии, 3) о преступлении и наказании, 4) о стадиях осуществления преступления, 5) о соучастии, 6) о видах наказаний, 6) об условном осуждении, 7) о пространстве действия уголовного закона.

Руководящие начала по уголовному праву 1919 г. впервые давали так называемое материальное определение понятия преступления как нарушения порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом; действия или бездействия, опасного для данной системы общественных отношений. Наказание же – «это те меры принудительного воздействия, посредством которых власть обеспечивает данный порядок общественных отношений от нарушителей последнего (преступников)», и задачей наказания является «охрана общественного порядка от совершившего преступление или покушавшегося на совершение такового и от будущих возможных преступлений как данного лица, так и других лиц». При этом «наказание не есть возмездие за „вину“, не есть искупление вины. Являясь мерой оборонительной, наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства и не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий» (ст. 5–10).

Большое внимание уделялось индивидуализации наказания, при этом особый акцент делался на личности преступника, его общественной опасности. «При определении меры воздействия на совершившего преступление, – указано в ст. 11 Руководящих начал, – суд оценивает степень и характер (свойство) опасности для общежития как самого преступника, так и совершенного им деяния. В этих целях суд, во-первых, не ограничиваясь изучением всей обстановки совершенного преступления, выясняет личность преступника, поскольку таковая выявилась в учиненном им деянии и его мотивах и поскольку возможно уяснить ее на основании образа его жизни и прошлого; во-вторых, устанавливает, насколько само деяние в данных условиях времени и месте нарушает основы общественной безопасности». Степень опасности преступника являлась определяющим обстоятельством и при назначении наказания при неоконченном преступлении и в случаях соучастия (ст. 20 и 21). «При определении меры наказания, – устанавливается ст. 12, – в каждом отдельном случае следует различать: а) совершено ли преступление лицом, принадлежащим к имущественному классу, с целью восстановления, сохранения или приобретения какой-либо привилегии, связанной с правом собственности, или неимущим, в состоянии голода или нужды; б) совершено ли деяние в интересах восстановления власти угнетающего класса или в интересах личных совершающего деяние; в) совершено ли деяние в сознании причиненного вреда или по невежеству и несознательности; г) совершено ли деяние профессиональным преступником (рецидивистом) или первичным; д) совершено ли деяние группой, шайкой, бандой или одним лицом; е) совершено ли деяние посредством насилия над личностью или без такового; ж) направлено ли деяние против личности или против имущества; з) обнаружены ли совершающим деяние заранее обдуманное намерение, жестокость, злоба, коварство, хитрость или деяние совершено в запальчивости, по легкомыслию или небрежности».

Руководящие начала предлагали очень широкий перечень наказаний, которые должны «разнообразиться в зависимости от особенностей каждого отдельного случая и от личности преступника: «1) внушение; 2) выражение общественного порицания; 3) принуждение к действию, не представляющему физического лишения (например, пройти известный курс обучения); 4) объявление под бойкотом; 5) исключение из объединения на время или навсегда; 6) восстановление, а при невозможности его – возмещение причиненного ущерба; 7) отрешение от должности; 8) воспрещение занимать ту или иную должность или исполнять ту или другую работу; 9) конфискация всего или части имущества; 10) лишение политических прав; 11) объявление врагом революции или народа; 12) принудительные работы без помещения в места лишения свободы; 13) лишение свободы на определенный срок или на неопределенный срок до наступления известного события; 14) объявление вне закона; 15) расстрел; 16) сочетание вышеназванных видов наказания (ст. 25). Впервые в российском праве предусматривалась возможность условного осуждения. В принятой еще в марте 1919 г. Программе Российской коммунистической партии (большевиков) отмечалось, что «в области наказания организованные таким образом суды уже привели к коренному изменению характера наказания, осуществляя в широких размерах условное осуждение, введя как меру наказания общественное порицание, заменяя лишение свободы обязательным трудом с сохранением свободы, заменяя тюрьмы воспитательными учреждениями и давая возможность применять практику товарищеских судов». Несовершеннолетние до 14 лет не подлежали суду и наказанию. К ним применялись лишь воспитательные меры (приспособления). Такие же меры должны были применяться к лицам переходного возраста (14–18 лет), если в отношении них возможно медико-педагогическое воздействие (в ред. Постановления Наркомата юстиции 19 марта 1920 г.).

Нужно отметить еще одно положение Руководящих начал (ст. 16), которое затем воспроизводилось во всех последующих советских уголовных кодексах: «С исчезновением условий, в которых определенное деяние или лицо, его совершившее, представлялись опасными для данного строя, совершивший его не подвергается наказанию».

Н. В. Крыленко,[929] давая характеристику Руководящим началам, отметил, что по точности своих формулировок они являются непревзойденным «памятником творческой революции за ее первый период 1917–1922 гг.», а «по форме это скорее программа политики, чем непосредственно руководящая норма». В то же время он писал, что в Руководящих началах мы «по существу имеем не что иное, как изложение общей части уголовного кодекса».[930]

В 20-е годы продолжают активно работать многие ученые, громко о себе заявившие еще в предреволюционный период: М. Н. Гернет, А. А. Жижиленко, М. М. Исаев, П. И. Люблинский, С. П. Мокринский, Э. Я. Немировский, Н. Н. Паше-Озерский, С. В. Познышев, А. Н. Трайнин, В. Н. Ширяев, А. Я. Эстрин и др. В эти годы активную научную деятельность начинает новое поколение российских ученых, которое в последующий период займет ведущее положение в отечественной уголовно-правовой науке, среди нихА. А. Пионтковский (сын), Б. С. Утевский, М. Д. Шаргородский, А. А. Герцензон, М. А. Чельцов-Бебутов и др.

Научная жизнь в первый послереволюционный период течет весьма интенсивно, чему способствует создание ряда научно-исследовательских институтов в Москве, Ленинграде и других городах: Институт советского права Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук, Институт советского строительства и права Коммунистической академии, Государственный институт по изучению преступности и преступника при Народном комиссариате внутренних дел РСФСР, кабинеты по изучению преступника и преступности в Москве, Ленинграде, Одессе, Ростове-на-Дону и др. Издается несколько общесоюзныхи региональных юридических журналов: «Пролетарская революция и право», «Еженедельник советской юстиции», «Советское право», «Вестник советской юстиции», «Рабочий суд», «Право и жизнь», «Революция права», «Революционная законность» и др., где активно обсуждаются многие вопросы уголовного права и уголовной политики, в том числе и разработки советского уголовного кодекса.

Первый Уголовный кодекс РСФСР был принят на III сессии Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета IX созыва 24 мая 1922 г. по докладу наркома юстиции Д. И. Курского и введен в действие с 1 июня 1922 г., когда в стране практически была закончена гражданская война и начала осуществляться новая экономическая политика, допустившая элементы капиталистических отношений в народном хозяйстве. Кодекс обобщил опыт революционного правотворчества, его принятию предшествовали бурные дискуссии по принципиальным проблемам уголовного права, в ходе которых были представлены законопроекты, как имеющие в своей основе классические положения Уголовного уложения 1903 г. (так называемый левоэсеровский проект «Советского Уголовного уложения» 1918 г.), так и проекты, целиком стоявшие на позициях социологической школы уголовного права, хотя и с революционной терминологией, и предлагавшие в основу ответственности опасное состояние личности (проект Общеконсультационного отдела Наркомюста и проект Общей части Института советского права). Предлагались проекты, в которых отсутствовали точные составы преступлений, а предусматривались лишь ориентировочно родовые составы, отсутствовали санкции с предоставлением полного судейского усмотрения либо предлагалась система относительно неопределенных приговоров.[931] Теоретические дискуссии, проходившие в период подготовки Уголовного кодекса, представляют значительный научный интерес.

Решение о создании уголовного кодекса было принято на III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции в июне 1920 г., где с докладом от имени Наркомюста по этому вопросу выступал М. Ю. Козловский. Предлагалось разделить все преступления на шесть групп: 1) преступления против Советской республики; 2) преступления против организации производства и распределения; 3) преступления против тех постановлений, которые обеспечивают правильное функционирование государственных органов; 4) должностные преступления; 5) преступления против жизни, здоровья и достоинства личности; 6) преступления против порядка пользования имуществом. После острых дебатов, особенно по вопросу о характере строения санкций в будущем кодексе, была принята следующая резолюция: «Съезд признает необходимость классификации уголовных норм, приветствует работу в этом направлении Наркомюста и принимает за основу предлагаемую схему классификации деяний по проекту уголовного кодекса, не предрешая вопроса об установлении кодексом карательных санкций».[932]

В объяснительной записке к проекту Общей части Уголовного кодекса, составленному специальной комиссией ученых при Общеконсультационном отделе Наркомюста[933] говорилось: «Центр тяжести перемещается в сторону констатирования судом уголовным, опасно ли данное поведение для интересов существующего правопорядка. Этот исходный пункт делает излишним для уголовного кодекса целый ряд положений, которые до настоящего времени считались незыблемыми и теперь должны отпасть как неуместные». К числу таких «неуместных» положений были отнесены: 1) «деление преступлений на виды по тяжести (преступления, проступки, нарушения) ввиду «необходимости предоставления широких прав суду в оценке опасности поведения правонарушителя»; 2) «перечисление в законе признаков, которые могли бы связывать судью в выборе размера и рода наказания. Ступени лестницы наказаний не являются заранее установленными и могут перемещаться в зависимости от оценки судьей данного правонарушения»; 3) «внешние формы осуществления деяния, степень реализации воли, формы участия в правонарушении теряют значение граней, с необходимостью определяющих тяжесть наказания и даже саму наказуемость»; 4) «понятия рецидива, совокупности уступают место другим критериям, более полно характеризующим личность правонарушителя, например, признакам профессиональности, привычности, случайности»; 5) «оттенки умышленности и неосторожности утрачивают значение факторов, направляющих наказание по заранее определенной линии;…они перевешиваются анализом свойств преступного состояния деятеля, мотивами правонарушения и особенностью избранных средств».

Главным критерием наказания предлагалось считать его целесообразность с точки зрения задачи устранения вредных последствий деяния, и создания таких условий, «при которых нарушитель делается приспособленным для жизни в новом обществе, что, в свою очередь, «неизбежно ведет к расширению прав суда». «Пределы наказания, – утверждали разработчики Проекта, – должны быть так широки, чтобы в каждом отдельном случае судья мог избрать такую форму воздействия, которая представляется ему наиболее соответствующей. Развитие этой мысли приводит к необходимости совершенно не давать в уложении определенных карательных ставок для отдельных деяний». Следует лишь указать в Кодексе «на те категории явлений, которые могут служить для судьи признаками, свидетельствующими о наличности известных черт преступной индивидуальности». «Не предрешая всех оттенков, которые может принять наказание в руках судьи, законодатель должен только наметить главные типы этих мер, предоставляя судье полную свободу в комбинировании и варьировании их».

В преамбуле проекта Общей части Уголовного кодекса РСФСР, подготовленного секцией судебного права и криминологии Института советского права (А. М. Аранович, Я. А. Берман, М. М. Исаев) в ноябре 1921 г., говорилось, что, «когда социальный уклад начинает оформливаться, когда намечаются равнодействующие различных социально-политических сил, столкнувшихся в первоначальном «хаосе» революции, – наступает пора выявить те завоевания уголовно-революционной мысли, которые могут внести свежие, плодотворные начала в область уголовно-правовых отношений».[934]

Авторы данного проекта сочли необходимым отметить: «Нас не может пугать, что те или иные положения выдвинуты были, в свое время, представителями так называемой буржуазной науки. И как в других областях научной мысли нелепо было бы отвергать научные достижения только потому, что они – результат работы буржуазных ученых. Так и в области уголовного права смешно было бы пройти мимо того, над чем трудились сотни умов».

Проект Института советского права был результатом своеобразного симбиоза идей классической и социологической школ права, авторы проекта утверждали, что «Кодекс должен покоиться на принципе: nullum crimen, nulla poena sine lege»; в то же время были выделены отдельные категории преступников, которые могли считаться общеопасными. По отношению к отдельным категориям преступников должны применяться репрессивные меры не в форме наказания в тесном смысле, а в виде так называемых мер социальной защиты.

Проект провозглашал задачей уголовного права РСФСР борьбу с общественно опасными деяниями (преступлениями), т. е. деяниями, подрывающими основы общественной жизни или посягающими на наиболее жизненные интересы Революции и трудовых масс (ст. 1). Ближайшей целью наказания, как меры оборонительной, и других правовых мер социальной защиты предлагалось считать: «а) общее предупреждение новых нарушений, как со стороны нарушителя, так и со стороны других неустойчивых членов общества; б) приспособление нарушителя к условиям общежития путем трудового перевоспитания его (исправления); в) лишение преступника, трудно поддающегося исправлению, возможности совершения преступления путем более длительного удаления его из общества» (ст. 2). При выборе рода и меры репрессии судам предлагалось руководствоваться «прежде всего степенью опасности преступника для общежития, т. е. установленной судом степенью вероятности совершения преступником новых правонарушений (так называемым, опасным или антисоциальным состоянием его)» (ст. 6). При этом назывались критерии опасности преступника (ст. 7).

Что касается мер социальной защиты, то они могли, по проекту, также применяться только к лицу, совершившему преступление, предусмотренное Кодексом, и признанному судом опасным для общества. Меры социальной защиты (изоляция; помещение в учреждение для умственно-дефективных; принудительное лечение; воспрещение занимать ту или иную должность или исполнять ту или другую работу; удаление из определенного места) заменяют наказание или следуют за ним (ст. 30). Лиц, признанных судом социально-опасными, предлагалось помещать: а) в изолятор на срок не менее 5 и не свыше 20 лет, если они душевно здоровы, но трудно исправимы; б) в специальные учреждения для умственно-дефективных, если они умственно или нравственно не развиты; в) в лечебное заведение, если они душевно больны (ст. 31). Интересно также, что проект предусматривал возможность вынесения неопределенных приговоров с известными минимумом и максимумом (ст. 4).

Проект Уголовного кодекса 1922 г. был подготовлен Народным комиссариатом юстиции, его руководящими работниками Д. И. Курским, П. И. Стучкой, Н. В. Крыленко, М. Ю. Козловским, Н. А. Черлюнчакевичем, П. А. Красиковым, Л. А. Саврасовым и др., проявившими, как писал профессор Н. Д. Дурманов, и в предшествующей деятельности, и в этой работе крупные научные дарования и много сделавшими для развития советской науки уголовного права и других отраслей права.[935]

Выступая с докладом о проекте Уголовного кодекса, выработанном Наркомюстом, на IVсъезде деятелей советской юстиции (январь 1922 г.), Н. А. Черлюнчакевич, упомянув проект комиссии общеконсультационного отдела Наркомюста, сказал: «…Ни одним словом оттуда мы не воспользовались», а о проекте Института советского права – «…и эту работу мы не взяли за основу, а шли самостоятельным путем».[936]

Задачей Уголовного кодекса была провозглашена правовая защита государства трудящихся от преступлений и от общественно опасных элементов путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или других мер социальной защиты (ст. 5). Таким образом, в законодательство вводились понятия общественно опасного элемента и мер социальной защиты. При этом под преступлением понималось «всякое общественно-опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской власти на переходный к коммунистическому строю период времени» (ст. 6). Для уяснения понятия «общественно опасный элемент» имела значение ст. 7 УК, согласно которой «опасность лица обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку».

В определении понятия преступления не содержалось указания на признак противоправности, поскольку Уголовный кодекс (ст. 10) предусматривал возможность применения наказания и мер социальной защиты по аналогии: «В случае отсутствия в Уголовном кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений, наказания или меры социальной защиты применяются согласно статей Уголовного кодекса, предусматривающих наиболее сходные по важности и роду преступления, с соблюдением правил общей части сего кодекса». В то же время в изданном вскоре после вступления силу УК РСФСР 1922 г. циркуляре Наркомюста № 48 от 8 июня 1922 г. говорилось об исключительных случаях применения аналогии закона: «…по общему правилу, наказание и другие меры социальной защиты могут применяться судом лишь в отношении деяний, только указанных в Уголовном кодексе. Изъятие из этого правила допускается лишь в тех исключительных случаях, когда деяние подсудимого хотя точно и не предусмотрено в Уголовном кодексе, но суд признает его явно опасным с точки зрения основ нового правопорядка, установленного Рабоче-крестьянской властью».[937]

Наказание и другие меры социальной защиты должны были применяться с целью: а) общего предупреждения новых нарушений как со стороны нарушителя, так и со стороны других неустойчивых элементов общества; б) приспособления нарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия; в) лишения преступника возможности совершения дальнейших преступлений (ст. 8). Кодекс предусматривал следующие виды наказаний: 1) изгнание из пределов РСФСР на срок или бессрочно; 2) лишение свободы со строгой изоляцией или без таковой. Согласно первоначальной редакции Уголовного кодекса лишение свободы могло назначаться на срок от 6 месяцев до 10 лет и отбываться в местах лишения свободы, исправительно-трудовых домах, трудовых сельскохозяйственных и ремесленных колониях, переходных исправительных домах, в зависимости от тех мер исправительного воздействия, которые являются для исправления преступника необходимыми. Позднее нижний предел лишения свободы был понижен до одного месяца (10 июля 1923 г.), а затем до 7 дней (17 октября 1924 г.); 3) принудительные работы без содержания под стражей на срок от 7 дней до одного года, которые подразделялись на работы по специальности, когда осужденный продолжает работать по своей профессии, но с понижением по тарифному разряду, обязательными сверхурочными работами и с переводом в другое учреждение (предприятие) или в другую местность, и на работы неквалифицированного физического труда; 4) условное осуждение; 5) полная или частичная конфискация имущества; 6) штраф; 7) поражение прав; 8) увольнение от должности; 9) общественное порицание – публичное объявление вынесенного судом осуждения и опубликованием приговора в печати за счет осужденного или без такового; 10) возложение обязанности загладить вред. Кроме этого, как было сказано в Кодексе «впредь до отмены», допускалось применение высшей меры наказания – расстрела. Высшая мера наказания не могла быть применена к лицам, не достигшим 18-летнего возраста, а также к беременным женщинам.

В первоначальной редакции УК 1922 г. предусматривались также «другие меры социальной защиты» (ст. 46), как-то: помещение в учреждение для умственно или морально дефективных; принудительное лечение; воспрещение занимать ту или иную должность или заниматься той или иной деятельностью или промыслом на срок не свыше 5 лет; удаление из определенной местности на срок не свыше 3 лет. Последняя из названных мера социальной защиты могла быть применима судом к социально опасным лицам не только по своей преступной деятельности, но и по связям с преступной средой данной местности (ст. 49) Следует отметить, что нормы УК РСФСР 1922 г. имели обратную силу (ст. 23).

Особенная часть Кодекса в первой его редакции включала 171 статью, из них 48 статей составляли первую главу «Государственные преступления», которые подразделялись на две группы: контрреволюционные преступления и преступления против порядка управления. Кодекс содержал развернутые определения этих видов преступлений (ст. 57 и ст. 74). Далее располагались главы о должностных (служебных) преступлениях, нарушении правил об отделении церкви от государства, преступлениях хозяйственных, преступлениях против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности, имущественных преступлений, воинских преступлений и нарушении правил, охраняющих народное здоровье, общественную безопасность и публичный порядок.

Образование в конце 1922 г. СССР определило необходимость принятия 31 октября 1924 г. Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик, а вслед за этим и нового Уголовного кодекса РСФСР (1926 г.), который должен был учесть положения общесоюзного уголовного законодательства. В процессе работы над Основными началами было подготовлено три проекта этого документа, обсуждались проблемы соотношения общесоюзного уголовного законодательства с республиканскими кодексами, основания уголовной ответственности и меры социальной защиты.[938]

Уголовный кодекс 1926 г. стоял в целом на тех же позициях, что и УК 1922 г. поскольку социально-политическая обстановка в стране к моменту принятия Кодекса принципиально не изменилась.

Задачей уголовного законодательства провозглашалась охрана социалистического государства рабочих и крестьян и установленного в нем правопорядка от общественно опасных действий (преступлений) путем применения к лицам, их совершившим, указанных в кодексе мер социальной защиты (ст. 1). Однако в ст. 7 УК, помещенной в разделе «Общие начала уголовной политики РСФСР», говорилось, что меры социальной защиты судебно-исправительного, медицинского либо медико-педагогического характера применяются не только в отношении лиц, совершивших общественно опасные действия, но и лиц, представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности. В частности, согласно ст. 22 Основных начал ссылка и высылка могли назначаться судом по предложению органов прокуратуры в отношении лиц, признанных по своей преступной деятельности или по связи с преступной средой в данной местности социально опасными, независимо от привлечения их к судебной ответственности за совершение определенного преступления, а также в случае, когда они, будучи привлечены по обвинению в совершении преступления, будут судом оправданы, но признаны социально опасными.

Основные начала 1924 г., а вслед за ними и УК 1926 г. отказались от использования термина «наказание», заменив его понятием мер социальной защиты, которые подразделялись на меры судебно-исправительного, медицинского и меры медико-педагогического характера. Последние применялись к малолетним до 14 лет, а также допускалось их применение к несовершеннолетним от 14 до 16 лет.

Начиная с 1923 г., один за другим выходят первые послереволюционные учебники уголовного права, как правило, авторские, не похожие друг на друга, оригинальные по структуре, кругу рассматриваемых вопросов и предлагаемых решений (см.: Познышев С. В. Учебник уголовного права. Очерк основных начал общей и особенной части науки уголовного права, ч. I–II. М., 1923; Исаев М. Общая часть уголовного права РСФСР. Л., 1925; 2-е изд. 1926; Пионтковский А. А. Уголовное право РСФСР. Общая часть. М., 1925; Советское уголовное право, т. 1–2. М. – Л., 1928–1929; Трайнин А. Н. Уголовное право. Общая часть. М., 1929; Эстрин А. Я. Уголовное право РСФСР. М., 1923; Уголовное право СССР и РСФСР. М., 1927).

Так в традициях дореволюционных учебников, с широким использованием догматического, исторического и сравнительного методов, без революционной фразеологии и противопоставления буржуазного уголовного права социалистическому был написан учебник уголовного права известным русским криминалистом С. В. Познышевым.[939] Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. анализируется с чисто юридических, а отнюдь не политических, классовых позиций. «Наука уголовного права, – по мнению С. В. Познышева, – изучает очень сложное социально-патологическое явление, стоящее в живой связи с различными сторонами общественной жизни, и стремится определить условия, при которых вредные для общества поступки должны наказываться, как преступные. Она изучает преступника как носителя опасного для общества состояния и настроения, и старается уловить особенности, отличающие отдельные классы преступников. Она изучает наказание и придаточные к нему институты, как орудия борьбы с преступностью, и старается установить наиболее целесообразные формы наказуемости, выяснить результаты, которые могут быть получены с помощью разных видов наказания, и указать в каком отношении должны находиться характер и организация отдельных наказаний с различными классами преступников».[940] Значительное внимание в учебнике С. В. Познышева уделено вопросам криминальной психологии.

Совсем по-другому, с позиции классового подхода, написан изданный в 1925 г. учебник по общей части уголовного права РСФСР М. М. Исаева.[941] «Советский юрист, – писал автор, – должен уметь раскрыть социальное содержание правового явления, к любому правовому понятию найти правильный классовый подход».[942] Прежде всего, в учебнике предпринята попытка раскрыть понятие «преступного» и «непреступного» с точки зрения марксизма и показать замаскированность классового характера уголовного права в буржуазных странах. Приведя определение преступления, содержащееся в ст. 6 УК РСФСР 1922 г., М. М. Исаев подчеркивает: «Впервые за человеческую историю в „законодательном“ порядке провозглашено, что преступлением признается нарушение меньшинством интересов большинства».[943]

Большая часть учебника посвящена истории становления советского уголовного законодательства. А догматический анализ норм, содержащихся в Общей части УК 1922 г. и Основных началах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г., в учебнике практически отсутствовал. Вместе с тем нельзя не отметить уважительное отношение М. М. Исаева к корифеям российской науки уголовного права Н. С. Таганцеву, И. Я. Фойницкому и др.

В 20-е годы восходит звезда Андрея Андреевича Пионтковского (сына), пытавшегося соединить классическое уголовное право с марксизмом.[944] В предисловии к первому изданию своего учебника по общей части уголовного права он писал, что в данной работе предпринята попытка «дать марксистское освещение основных, принципиальных вопросов теории уголовного права, выделить из буржуазной теории те формальные элементы ее учения, которые являются технически целесообразными и для системы советского уголовного права, а также дать учебное руководство для изучения действующего уголовного права РСФСР».[945]

По мнению А. А. Пионтковского, теория уголовного права должна заниматься изучением преступности и борьбы с ней путем мер уголовно-правового принуждения и путем мер социального предупреждения.[946] Марксистская теория уголовного права должна включать в себя, прежде всего, «историко-материалистическое объяснение (социологическое изучение) причин преступности, содержания понятия о преступлении, социальной роли репрессии буржуазного и советского государства, форм уголовно-правового принуждения буржуазного и советского права, их социальной роли, буржуазной уголовно-правовой теории, отдельных понятий и институтов буржуазного уголовного права». Далее, «на основе этой работы и использования практического опыта борьбы с преступностью пролетарского государства необходимо разработать научную уголовную политику, т. е. теорию стратегии и тактики пролетарского государства в борьбе с преступностью (выяснение задач борьбы с преступностью на различных этапах пролетарской диктатуры, выяснение способов проведения их на практике, выяснение пределов использования буржуазных уголовно-правовых форм в советском праве и т. п.)». Кроме того, в задачу теории входит юридическая разработка советского уголовного права при постоянном учете его социального содержания. А. А. Пионтковский признавал необходимость по целому ряду причин сравнительного исследования, поскольку «без усвоения и внимательной марксистской оценки уголовно-правовой культуры буржуазного общества (буржуазное уголовное законодательства и буржуазная теория уголовного права) нельзя как следует построить и одну из важнейших частей советского госаппарата – систему уголовно-правового принуждения…Только такое изучение может помочь целесообразно использовать для советского права ряд формальных уголовно-правовых конструкций буржуазного права. Только такое изучение поможет целесообразно использовать ряд технических приемов разработки уголовно-правовых конструкций, даваемых буржуазной уголовно-правовой теорией, для законодательного построения советского уголовного права и для его практического применения».[947]

Исходя из подобного понимания задач теории уголовного права, автор строит систему учебника. Во введении дан очерк дореволюционного русского уголовного законодательства, изложены основные этапы развития советского уголовного права и его современное состояние, а также уголовное законодательство ряда буржуазных государств. В первой части учебника излагается социологическое учение о преступлении и причинах преступности, во второй – меры борьбы с преступностью (социальное предупреждение и уголовно-правовое принуждение), третья часть посвящена юридическому учению о преступлении, а четвертая – процессу применения уголовно-правового принуждения.

И в период разработки первых советских кодексов, а также Основных начал 1924 г, и в последующий период до начала 30-х годов на страницах юридических изданий ведутся оживленные дискуссии по проблемам понятия преступления и аналогии в уголовном праве, оснований уголовной ответственности, вины и наказания, определения принципов построения уголовного законодательства и уголовной политики в целом. В этих дискуссиях участвовали как маститые ученые и деятели советской юстиции, так и молодые научные работники: С. Я. Булатов, Г. И. Волков, А. Н. Виноградов, М. М. Исаев, А. А. Жижиленко, Н. В. Крыленко, П. И. Люблинский, А. А. Пионтковский, А. Н. Трайнин, Э. Я. Немировский, И. Славин, А. Я. Эстрин, М. А. Чельцов-Бебутов, М. М. Гродзинский, Е. Г. Ширвиндт и др.

Революционный романтизм и восприятие идей социологической школы определили положительное отношение большинства советских криминалистов к концепции «опасного состояния» личности с внесением в эту концепцию некоторых аспектов, основанных на классовом подходе.[948] Так, А. Н. Трайнин писал в учебнике по общей части уголовного права: «Преступник и общественно опасный субъект – уже не тождественные понятия; можно быть общественно опасным субъектом и нести уголовную ответственность, не совершая преступления, и, напротив, можно совершить преступление и не явиться общественно опасным субъектом, не подвергаться уголовной санкции… Преступление развенчивается, как единственное и исключительное основание применения уголовной реакции». И далее: «Основанием, вызывающим применение уголовной реакции, может явиться деятельность лица, хотя и не преступника, в прямом смысле, но обнаруживающая социальную оторванность лица от трудовой жизни коллектива или, напротив, деятельность, обнаруживающая социальную связь лица с преступным миром. Далее социально опасными и требующими вмешательства уголовного закона могут быть определены состояния, вызываемые психической болезнью, пьянством, употреблением наркотических средств и т. п.».[949]

В центре внимания криминалистов оказалась и проблема аналогии в уголовном праве, тем более что первые советские уголовные кодексы допускали возможность применения наказания (мер социальной защиты) по аналогии. В докладе о проекте УК на IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции (январь 1922 г.) П. А. Черлюнчакевич назвал аналогию «одним из основных принципов».[950] Введение аналогии было поддержано многими видными криминалистами (А. А. Пионтковский, А. Н. Трайнин, М. А. Чельцов-Бебутов и др.), рассматривавшими ее как «необходимое средство восполнения законодательных пробелов» (А. Н. Трайнин).[951] М. А. Чельцов-Бебутов писал: «Введение аналогии вполне оправдывается социалистическим правосознанием. Если видеть в обществе (в идеалах) трудовое единство, определяющееся общей верховной целью, то «падает» понятие об уголовном кодексе, как хартии свободы отдельной личности. Общее благо – общий закон, который должен быть понятен и близок каждому. Всякое же вредоносное деяние, препятствующее прогрессу, есть преступление».[952]

Напротив, известный криминалист старой школы П. И. Люблинский рассматривал аналогию как «временное отступление от строгой законности».[953] Выступал против аналогии и М. М. Исаев.[954]

Принятие уголовных кодексов 1922 г. и 1926 г., содержащих описание признаков различных преступлений, определило интерес исследователей к проблемам Особенной части уголовного законодательства. В 20-е годы публикуются также значительные работы, такие как: Гродзинский М. М. Преступление против личности. М., 1924; Жижиленко А. А.[955] Половые преступления. М., 1924; Он же. Преступления против личности. М. – Л., 1927; Он же. Должностные преступления. М., 1923 (2-е изд. 1924; 3-е изд. 1927); Он же. Имущественные преступления. Л., 1925; Люблинский П. И. Преступления в области половых отношений. М. – Л., 1925; Мокринский С, Натансон В. Преступления против личности. Харьков, 1928; Гернет М. Н. Имущественные преступления. М., 1925; Полянский Н. Должностные растраты. Их уголовное преследование. М., 1926; Он же. Хозяйственные преступления по новому Уголовному кодексу. М. – Л., 1927; Трайнин А Н. Хозяйственные преступления по УК РСФСР. Практический комментарий. М., 1923; Эстрин А. Я. Должностные преступления. М., 1928 и др. Систематически выходили комментарии к Уголовному кодексу, подготовленные различными авторскими коллективами (под ред. М. Н. Гернета и А. Н. Трайнина; под ред. Е. Г. Ширвиндта и др.).

Большой интерес для советских исследователей представляли проблемы уголовной политики вообще и пенитенциарной политики в частности. В анализируемый период были опубликованы, например, следующие работы: Скрыпник Н. Уголовная политика советской власти. Харьков, 1924; Исаев М. М. Основы пенитенциарной политики. М. – Л., 1927; Пионтковский А. Форма уголовного права периода пролетарской диктатуры. М. – Л., 1929; Чельцов-Бебутов М. А. Социалистическое правосознание и уголовное право революции. Харьков, 1924; Эстрин А. Я. Развитие советской уголовной политики. М., 1933; Основные задачи советской уголовной политики (под ред. Е. Г. Ширвиндта. М. – Л., 1928 и др.).

В 20-е – начале 30-х годов исследования преступности и ее причин проводились в рамках уголовного права. Эти исследования опирались на достаточный статистический и эмпирический материал, поскольку созданные в стране отделы моральной статистики систематически публиковали данные о преступности, иных правонарушениях, судимости, личности осужденных. В начале 20-х годов под руководством М. Н. Гернета было проведено изучение преступного мира Москвы.[956] Активно работали институты и кабинеты по изучению преступности и преступника.[957] Сотрудники этих учреждений, врачи-психиатры и криминалисты. Проводили «биосоциальное» обследование преступников, изучали вопросы психологии преступления, навыки преступников и обычаи преступного мира, пытались установить причины отдельных категорий преступлений (хулиганство, растраты, сексуальные преступления, убийство и др.), изучали роль отдельных факторов биологического и социального порядка в этиологии преступного поведения (наследственные факторы, алкоголизм, жилищные условия и др.).

В исследованиях многих работников этих научных учреждений (например, Е. К. Краснушкин, А. М. Рапопорт, А. К. Ленц, В. В. Браиловский, М. А. Чалисов, А. М. Халецкий) и других авторов (например, С. В. Познышев) содержалось много интересных суждений о значении психофизических особенностей субъектов для преступного поведения с их стороны. Однако перекос в тематике и методике исследований личности был очевиден. Преступность в целом и отдельные преступления признавались явлениями биосоциального порядка, а преступник – в определенной степени биологически неполноценной личностью. Считалось, что эта неполноценность имеет свое основание в отрицательной наследственности. Так, М. А. Чалисов писал: «…на возникновение преступности, на то, чтобы личность совершила правонарушение, влияет ряд факторов биосоциального порядка. Преступник не есть нечто отличное от остальных людей – это только личность, которая в силу своей биологической неполноценности при известных условиях и совершит преступление».[958] Руководитель Кабинета в Ростове-на-Дону врач В. В. Браиловский определял преступление «с точки зрения деятельности головного мозга»: «Преступление есть акт поведения, который знаменует собой наличие в головном мозгу определенного знака, в противовес которому социальная среда отногенетически воспитывала противоположный знак…» С его точки зрения, исходный пункт, основа всякого преступления (а, следовательно, и преступности) – инстинктивная природа человека, для сдерживания которой используются социальные тормоза.[959]

Для объединения проводимых в стране исследований преступности и преступников и преодоления имевшихся в этой работе методологических недостатков и ошибок в марте 1925 г. был создан Государственный институт по изучению преступности и преступника. Согласно Положению об институте в его задачи входило: «а) выяснение причин и условий, вызывающих или благоприятствующих развитию преступности вообще и отдельных преступлений в частности; б) изучение успешности применяемых методов борьбы с преступностью и отдельных мер социальной защиты; в) разработка вопросов уголовной политики, в частности пенитенциарии; г) разработка системы и методов изучения заключенных и пенитенциарного воздействия на них; д) изучение отдельных лиц, представляющих интерес для выяснения преступности; е) изучение влияния отдельных мер исправительно-трудового воздействия на заключенных». В состав института входили четыре секции: социально-экономическая, пенитенциарная, биопсихологическая и криминалистическая. Руководителем института был назначен член коллегии НКВД РСФСР, начальник Главного управления местами заключения Е. Г. Ширвиндт.[960]

Институтом были изданы работы о состоянии и динамике тяжких насильственных преступлений, хулиганства, должностных хищений, преступности несовершеннолетних, особенностях сельской и городской преступности, личности осужденных по отдельным видам преступлений, о тенденциях карательной практики. Известность, в частности, получила научная работа А. А. Герцензона «Борьба с преступностью в РСФСР» (1928 г.).[961] Институт издавал сборники «Проблемы преступности», а затем – «Проблемы уголовной политики».

Во второй половине 20-х – начале 30-х годов продолжалась дискуссия о реформе советского уголовного законодательства. Видный теоретик права того времени Е. Б. Пашуканис, рассматривавший право в целом как буржуазный институт, полагая, что советский Уголовный кодекс «насквозь пропитан юридическим началом эквивалентности», называл нелепой идею, «будто тяжесть каких-либо преступлений может быть взвешена на каких-то весах и выражена в месяцах и годах тюремного заключения», и утверждал о необходимости избавления от понятий «состав преступления», «виновность» и т. п. как пережитков буржуазного общества.[962]

Эти идеи в значительной степени определяли концепцию и основное содержание проекта Уголовного кодекса Института советского строительства и права Коммунистической академии, вдохновителем и активным пропагандистом которого был Н. В. Крыленко.[963] Особенная часть данным проектом упразднялась, поскольку авторы проекта считали, что исчерпывающий перечень преступлений невозможен, да и не нужен, так как все факты классовой борьбы, принимающие форму уголовного преступления нельзя заранее уложить в точный перечень. Другая характерная черта проекта – это отказ от санкций, «дозировки» и наказаний. Н. В. Крыленко подчеркивал, что дозировка, т. е. точные составы и заранее объявленные законом размеры наказания за каждое преступление, должны быть отвергнуты. Принцип взвешивания репрессии по правилу, кто сколько заслужил, есть не что иное, как перенесение в уголовное право теории меновых отношений.[964]

В соответствии с таким подходом ст. 3 проекта устанавливала: «Среди общественно опасных действий (иначе преступлений) различаются: а) особо опасные, содержащие покушение на пролетарскую диктатуру и завоевания пролетарской революции или подрывающие основные условия общежития, государственного управления и социалистического строительства; характеризуя совершителя их как классового врага или как лицо, явно нетерпимое в условиях трудового общежития, они вызывают тем самым необходимость применения к нему мер классового подавления; б) остальные, менее опасные преступления, дезорганизующие социалистическое строительство и условия общежития и требующие поэтому применения против лиц, совершивших их, мер принудительно-воспитательного воздействия».[965]

Обосновывая предлагаемую реформу уголовного законодательства, Н. В. Крыленко писал, что уголовный закон должен дать в руки судьи-пролетария ориентировочный перечень преступлений… ориентировочный перечень мероприятий, которыми должен располагать суд для борьбы с преступниками… и совокупность методических указаний, как подходить к каждому конкретному преступнику».[966] Эти идеи поддерживались рядом научных работников (Е. Б. Пашуканис, П. Кузьмин, С. Я. Булатов, А. Я. Эстрин[967] и др.). В то же время концепция и основные положения проекта были подвергнуты острой критике, в первую очередь, со стороны практических работников органов юстиции (А. Н. Винокуров, А. Я. Вышинский, П. А. Красиков, А. А. Сольц и др.), как ведущие к нарушению законности. Так, председатель Верховного Суда СССР А. Н. Винокуров отмечал важность и необходимость Особенной части Уголовного кодекса, содержащей перечень запрещенных законом деяний, поскольку каждый член общества должен знать, какая система общественных отношений охраняется государством и какие поступки запрещены под страхом уголовной репрессии. Перечень преступлений должен быть, по возможности, исчерпывающим, а не ориентировочным, составы преступлений должны быть точными. Отказ от конкретных санкций в Уголовном кодексе, введение лишь общих ориентировочных указаний о мерах наказания по целым группам преступлений принесли бы серьезный вред соблюдению социалистической законности.[968]

Своеобразным отголоском дискуссии вокруг проекта Института советского строительства и права стала развернувшаяся в 1935 г. дискуссия между Н. В. Крыленко и прокурором СССР, будущим академиком АН СССР Андреем Януарьевичем Вышинским.[969] Н. В. Крыленко, отказавшись от некоторых крайних идей создания Уголовного кодекса без Особенной части, назвав их «левацким заскоком, в то же время выступал против принципа nullum crimen, nulla poena sine lege, поскольку «условия нашей политической действительности таковы, что иной раз требуют применения закона с отступлением от его текстуального толкования и очень часто требуют применения не той статьи, под которую прямо подпадает данное преступление при опять-таки текстуально точном толковании закона».[970] Возражая оппоненту, А. Я. Вышинский, хотя и признавал неизбежность, целесообразность и политическую разумность «применения аналогии, но только на основе точных составов». «Отказ от точных составов, – подчеркивал он, – открывает дверь самым разнообразным нарушениям закона, самому бесшабашному кустарничанью, самому нелепому «правотворчеству».[971]

В 1930 г. был опубликован еще один проект Основных начал уголовного законодательства Союза и союзных республик и Уголовного кодекса РСФСР, подготовленный научными сотрудниками Государственного института по изучению преступности и преступника (Е. Г. Ширвиндт – председатель комиссии, Н. Н. Спасокукоцкий, М. М. Исаев, С. П. Мокринский, А. А. Пионтковский, Д. Б. Рубинштейн, С. Б. Тагер, А. Н. Трайнин, Б. С. Утевский).[972] Авторы данного Проекта также исходили из идеи, что «построение действующих уголовных кодексов союзных республик на основе дробных делений отдельных видов общественно-опасных действий и соответствующих им дробных санкций с широким использованием краткосрочного лишения свободы не может быть признано целесообразным. Эта система затрудняет выбор судом целесообразной меры социальной защиты и содействует тому, что суд при назначении мер социальной защиты механически сбивается на путь «справедливого возмездия за вину», решительно отвергается советской уголовной политикой».

Проект Государственного института по изучению преступности и преступника имел Особенную часть. Характерно, что в проекте вообще не употреблялось понятие «преступления», а говорилось об общественно-опасных действиях, которые подразделялись на главы: действия против пролетарской диктатуры, действия против органов власти, действия против службы государственной и общественной, действия против военной службы, действия против военной обороны, действия против судебной политики, действия против хозяйственной и финансовой политики, действия против охраны труда, действия против политики охраны народного здоровья, действия против общей безопасности, действия против личности, действия против имущества отдельных лиц, действия против культурной политики в отношении национальностей. При этом санкции в статьях Особенной части отсутствовали, а содержались лишь общие рекомендации относительно применения мер социальной защиты и предусматривались ограничения в выборе мер социальной защиты в зависимости от характера деяния.

В ст. 7 Проекта открыто провозглашался классовый подход при определении меры социальной защиты, согласно которому предлагалось различать, с одной стороны, лиц, совершивших общественно опасные действия в силу классовых привычек, взглядов и интересов, и деклассированных преступников-профессионалов, с другой стороны – трудящихся, совершивших общественно опасные действия впервые, случайно, по несознательности или под влиянием тяжело сложившихся обстоятельств. К первым применяются более суровые меры репрессии. Проект содержал статьи, где указывались признаки социальной опасности лица (ст. 10) и социальной опасности действия (ст. 11). В случае признания лица, совершившего общественно опасное действие, профессиональным преступником суд мог применить к нему лишение свободы или ссылку, соединенную с принудительными работами, независимо от вида общественно опасного действия (ст. 35). Данный проект также не получил законодательной поддержки.

Дискуссии конца 20-х – начала 30-х годов по проектам Уголовного кодекса сыграли заметную роль в развитии научных взглядов по многим вопросам уголовного права, но уже в ходе этих дискуссий оппоненты стали прибегать к взаимным обвинениям идеологического характера в искажении марксизма, «псевдомарксизме», «левом» уклоне и «правом» оппортунизме, что отнюдь не способствовало развитию науки и особенно отрицательно и даже трагически сказалось в последующее время.[973]

Второй период в истории развития советской науки уголовного права хронологически можно определить: середина 30-х – середина 50-х годов. Этот период включает в себя значительные события в истории страны. Установившееся политическое и идеологическое господство Коммунистической партии, массовые политические репрессии 30–40-х годов наложили серьезный отпечаток на уголовно-правовую науку. Как подчеркивалось в одном из учебников того времени по курсу уголовного права, «в развитии советской науки уголовного права огромную роль играют постановления съездов Коммунистической партии Советского Союза, партийных конференций и пленумов Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР».[974] Во исполнение установок партии велась «борьба за марксистско-ленинскую науку», борьба с «вредительством на правовом фронте» во второй половине 30-х годов, «космополитизмом» и «низкопоклонством перед Западом» в конце 40-х – начале 50-х годов.[975] Каток незаконных репрессий 1937–1938 гг. затронул и ряды ученых-юристов. Необоснованно были репрессированы такие известные специалисты, как Е. Б. Пашуканис, Н. В. Крыленко, Е. Г. Ширвиндт, А Я. Эстрин, Г. И. Волков, Я. Л. Берман, С. Я. Булатов, З. Ашрафьян, Я. В. Старосельский, И. П. Разумовский, П. Кузьмин, А. С. Шляпочников и др.[976] Такая обстановка безусловно не способствовала творческой работе ученых, большинство работ которых сводилось к восхвалению политики партии в области борьбы с преступностью, оправданию и аргументации необходимости жестких репрессивных мер по отношению к «врагам народа» и уголовным преступлениям. Были прекращены практически все исследования преступности и ее причин, поскольку сохранение преступности в социалистическом обществе объяснялось наличием пережитков прошлого в сознании людей и влиянием капиталистического окружения. Ликвидированы все кабинеты по изучению преступника и преступности, а Государственный институт по изучению преступника и преступности, переименованный в 1931 г. в Институт уголовной и исправительно-трудовой политики, был преобразован в 1937 г. во Всесоюзный институт юридических наук Наркомюста СССР (ВИЮН). Задачи Института были определены следующим образом: а) изучение и научная разработка на основе учения Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина общей теории, истории и отдельных отраслей социалистического права; б) научное обобщение судебной практики и разработки на основе Сталинской Конституции вопросов социалистического правосудия.[977] Среди секций, созданных в структуре ВИЮНа, была и секция уголовного права.

Руководствуясь формулой К. Маркса, что право есть возведенная в закон воля господствующего класса, советские исследователи всячески пытались подчеркивать классовую сущность уголовного права и уголовно-правовой науки буржуазных государств, классовую природу преступления и наказания и принципиальное отличие социалистического уголовного права от буржуазного. При этом игнорировалось общечеловеческое начало в праве, которое само по себе является достижением мировой цивилизации. Так, в учебнике, подготовленном коллективом ученых Всесоюзного института юридических наук, который в течение ряда лет был единственным учебником для всех, кто изучал уголовное право, утверждалось, что данная наука «имеет своим предметом изучение преступлений как действий, посягающих на интересы господствующего класса, и уголовных наказаний как особой формы классовой борьбы организованного в государство господствующего класса».[978]

Однако и в этот период уголовно-правовая наука продолжала развиваться, только вектор исследований стал иным. Если в первый послереволюционный период основное внимание исследователей было сконцентрировано на попытках «революционного» преобразования уголовного права и проблемах уголовной политики, а такие классические институты уголовного права, как вина, вменяемость, соучастие, состав преступления и т. д., многие из них считали «юридическим барахлом», пережитками буржуазного права,[979] то в данный период научно-исследовательская работа в области уголовного права была направлена на изучение таких, ранее считавшихся «крамольными» проблем, как состав преступления, соучастие, приготовление и покушение, совокупность преступлений и других институтов уголовного права.[980]

Конституция СССР 1936 г. отнесла принятие уголовного законодательства к компетенции Союза ССР, в связи с чем на повестке дня стал вопрос о разработке проекта Уголовного кодекса СССР. Проект такого Кодекса был подготовлен Всесоюзным институтом юридических наук в 1938 г.[981] Задача советского уголовного права была определена как защита от преступных посягательств социалистического государства рабочих и крестьян и установленного в нем Конституцией СССР и конституциями союзных и автономных республик общественного и государственного устройства, социалистической системы хозяйства и социалистической собственности, а также жизни и здоровья, прав и интересов советских граждан путем применения предусмотренных кодексом наказаний к врагам народа и иным преступникам. Проект исключал аналогию. В ст. 9 проекта говорилось, что преступлением является лишь общественно опасное действие или бездействие, предусмотренное кодексом. В проекте содержались развернутые формулировки о вине как условии уголовной ответственности, формах виновности, вменяемости и ее критериях, соучастии, приготовлении и покушении и т. д. Термин «меры социальной защиты» был заменен на наказание, а цели наказания определялись как сочетание кары, исправления и перевоспитания преступника. Предлагалось определение преступного сообщества, его организаторов и членов. В Особенной части проекта УК СССР уделялось внимание юридической точности формулировок составов преступлений.[982]

Значительным событием в жизни научного юридического общества СССР стала первая научная сессия Всесоюзного института юридических наук, проходившая в Москве с 27 января по 3 февраля 1939 г., участие в которой приняли представители всех научно-исследовательских институтов и юридических институтов (факультетов) страны, а также практические работники органов юстиции и прокуратуры.

В докладе И. Т. Голякова «Основные проблемы науки советского социалистического права» значительное внимание было уделено науке уголовного права и проекту Уголовного кодекса СССР. «Проект Уголовного кодекса СССР, – говорил докладчик, – должен со всей четкостью указать, что никто не может быть подвергнут наказанию иначе как на точном основании Уголовного кодекса… Особое место проект Уголовного кодекса СССР и наука социалистического уголовного права должны уделить вопросу о вине… Вина является для социалистического уголовного права решающим моментом при разрешении вопросов уголовной ответственности… Без вины, без виновности в одной из ее форм, установленных в законе, не может быть и ответственности… Вопрос о сохранении или исключении аналогии в законе должен быть разрешен в интересах укрепления социалистической законности, в интересах укрепления социалистического государства и социалистического правопорядка. Важнейшее внимание наука социалистического уголовного права должна уделить и таким проблемам, как учение о вменяемости и невменяемости, об умысле и неосторожности, о приготовлении и покушении, о точных составах преступления и др.».[983]

На секции уголовного права выступали с докладами: А. А. Герцензон – «Основные принципы и положения проекта Уголовного кодекса СССР», Б. С. Утевский – «Соучастие по проекту Уголовного кодекса СССР», В. С. Трахтеров – «Невменяемость по проекту Уголовного кодекса СССР», М. Н. Гернет – «Карательная политика царизма второй половины XVII века». Из числа вопросов, затронутых в докладах, особую дискуссию вызвала проблема аналогии. Полностью поддержали позицию, закрепленную в проекте УК СССР об отмене от аналогии, М. М. Исаев, А. В. Лаптев, П. С. Ромашкин, А. А. Пионтковский, А. И. Левшин. Напротив, другие специалисты (В. М. Чхиквадзе, Б. С. Маньковский, М. Д. Шаргородский, А. Н. Трайнин, В. Д. Меньшагин, С. Потравнов) полностью или с некоторыми оговорками высказались за сохранение аналогии в уголовном законодательстве.[984]

Академик А. Я. Вышинский, занимавший в то время должность прокурора СССР и в анализируемый период выступавший фактически в роли «главного теоретика права», проводивший линию партии на «правовом фронте»,[985] поддерживал сохранение аналогии, утверждая, что «нельзя создать такого Уголовного кодекса, в котором были бы предусмотрены все случаи возможных преступлений».[986]

После окончания Великой Отечественной войны работа над Уголовным кодексом СССР была возобновлена и в 1947 г. был разработан новый проект УК,[987] однако последующее развитие событий в жизни страны сняло вопрос о принятии Уголовного кодекса СССР.

Обратившись к исследованию юридических проблем, связанных с содержанием важнейших институтов уголовного права, советские ученые создали в этот период ряд работ, сохраняющих научную ценность и по настоящее время. Среди них монографии А. Н. Трайнина («Учение о соучастии». М., 1941; «Учение о составе преступления. М., 1946; «Состав преступления по советскому уголовному праву. М., 1951; «Общее учение о составе преступления». М., 1957), Н. Д. Дурманова («Понятие преступления». М., 1948, «Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву». М., 1955), Б. С. Маньковского («Проблема ответственности в уголовном праве». М., 1950), В. Ф. Кириченко («Значение ошибки по советскому уголовному праву». М., 1952), М. Д. Шаргородского («Уголовный закон». М., 1948) и др.

Заметную роль в развитии науки сыграло фундаментальное монографическое исследование профессора Н. Д. Дурманова «Понятие преступления».[988] Автор впервые в советской уголовно-правовой литературе рассмотрел основные признаки преступления: общественную опасность, противоправность, виновность, наказуемость и аморальность. По мнению Н. Д. Дурманова, признак общественной опасности присущ только преступлениям; иные же правонарушения вредны, но не общественно опасны. Монография Н. Д. Дурманова написана с использованием многочисленных источников, в том числе исследований дореволюционных авторов. Все последующие исследования понятия преступления в известной степени «отталкиваются» от труда Н. Д. Дурманова.

Столь же значимыми для развития науки были исследования состава преступления, проведенные А. Н. Трайниным. Эти работы имели особое значение с точки зрения разработки проблемы основания (оснований) уголовной ответственности, которая в этот период привлекла повышенное внимание криминалистов. «А. Н. Трайнин, – отмечает профессор О. Ф. Шишов, – первым из советских криминалистов комплексно рассмотрел все вопросы учения о составе преступления, показав значение состава преступления в общей системе советского уголовного права… В монографии А. Н. Трайнина была разработана классификация составов преступления, показано соотношение элементов состава преступления с элементами преступления».[989] Следует заметить, что и в первом и во втором изданиях своей монографии А. Н. Трайнин выделял из числа элементов состава преступления причинную связь и вину в качестве соответственно объективного и субъективного оснований ответственности. «Таким образом, – утверждал автор, – как и причинность, вина выступает в социалистическом уголовном праве в двух качествах: в качестве элемента состава преступления и в качестве основания уголовной ответственности… Вина в качестве основания уголовной ответственности не может исчерпывать себя в определении, только регистрирующим психологический процесс, совершающийся в субъекте. Вина, как основание уголовной ответственности, неизбежно должна содержать дополнительные признаки, сообщающие ей именно это качество, т. е. признаки, действительно обосновывающие применение самой острой формы государственного принуждении – уголовного наказания».[990] И далее: «Момент отрицательной оценки, содержащийся в вине как основании уголовной ответственности, сообщает ей действительный характер основания применения уголовных репрессий в социалистическом уголовном праве».[991] Подобными суждениями А. Н. Трайнин по существу присоединился к так называемой «оценочной концепции» вины, выдвинутой в опубликованных несколько раньше монографиях Б. С. Маньковского «Проблема ответственности в уголовном праве» (1949 г.) и Б. С. Утевского «Вина в советском уголовном праве» (1950 г.).

Так, по мнению Б. С. Маньковского, «момент морального и правового осуждения поведения субъекта со стороны господствующего класса и его правопорядка является одним из существенных моментов в понятии вины, ибо только при наличии, как психических моментов, так и правового осуждения поведения субъекта можно будет признать его поведение виновным и, следовательно, преступным».[992]

Еще более категоричным в своих суждениях по этому вопросу был Б. С. Утевский.[993] «Необходимо, – писал автор, – изучению умысла и неосторожности как элемента состава преступления, как субъективной его стороне предпослать изучение вины как общего основания уголовной ответственности перед социалистическим государством».[994] Вина как общее основание уголовной ответственности – это совокупность обстоятельств, заслуживающих, по убеждению советского суда, отрицательной общественной (морально-политической) оценки от имени социалистического государства и требующих уголовной ответственности подсудимого.[995] Существенными признаками вины как общего основания уголовной ответственности являются: «1. Наличие совокупности объективных и субъективных обстоятельств, характеризующих подсудимого, совершенное им преступление, последствия, условия и мотивы совершения им преступления. 2. Отрицательная общественная (морально-политическая) оценка от имени социалистического государства всех этих обстоятельств. 3. Убеждение советского суда, что действия подсудимого на основании этой оценки должны повлечь за собой уголовную, а не какую-либо иную (административную, дисциплинарную, гражданскую) его ответственность».[996]

В центре внимания юридической научной общественности оказалась также монография Т. Л. Сергеевой «Вопросы виновности и вины в практике Верховного Суда СССР по уголовным делам», где автор, наряду с понятием вины, рассматривал и понятие виновности, определяя его как «совокупность объективных и субъективных обстоятельств, обосновывающих с точки зрения советского социалистического уголовного права применение к лицу конкретного наказания за совершенное им определенное преступление».[997]

В развернувшейся дискуссии о вине и об основании (основаниях) уголовной ответственности в целом приняли участие многие известные криминалисты (А. А. Пионтковский, А. Я. Вышинский, М. А. Шнейдер, В. Ф. Кириченко, В. И. Курляндский, А. Б. Сахаров, Я. М. Брайнин и др.)-[998] Профессор А. А. Пионтковский, в частности, писал: «Нельзя отождествлять вину лица с самим суждением суда о виновности лица. С признанием лица виновным всегда, разумеется, связана отрицательная со стороны суда морально-политическая оценка его поведения как опасного для основ советского строя или социалистического правопорядка. Эта отрицательная оценка находит свое юридическое выражение как в квалификации совершенного виновным деяния, так и в назначении ему наказания. Но было бы глубоко ошибочным подменять индивидуальную вину лица в совершении преступления отрицательным суждением суда об общественно опасном поведении человека, связать вину к самому оценочному суждению судьи».[999]

«Оценочная теория вины» была в целом отвергнута большинством участников дискуссии, понимавших вину как психологическую категорию и как признак состава преступления и полагавших, что единственным основанием для привлечения лица к уголовной ответственности является наличие в его деянии состава преступления, строго определенного статьями уголовного закона. Эти дискуссии имели большое значение для реформы уголовного законодательства, которая проходила в конце 50-х годов.[1000]

Среди других работ по проблемам общей части уголовного права необходимо отметить монографию М. Д. Шаргородского «Уголовный закон» (М., 1948), являющуюся первым монографическим исследованием проблем уголовного закона в российском праве. Источники уголовного права, система и структура уголовного закона, аналогия в уголовном праве, действие закона во времени и пространстве, международное уголовное право, выдача преступников и право убежища – это неполный перечень вопросов, рассмотренных как в историческом аспекте, так и с позиции действовавшего в тот период отечественного и зарубежного законодательства.[1001]

Из многочисленных работ по проблемам Особенной части уголовного права, которые носили в основном комментаторский характер, следует выделить по фундаментальности и глубине проведенных исследований, использованию сравнительно-правового и исторического методов монографии Б. С. Утевского «Общее учение о должностных преступлениях» (М., 1948) и особенно М. Д. Шаргородского «Преступление против жизни и здоровья» (М., 1947), написанную в лучших традициях русских дореволюционных криминалистов. В работе М. Д. Шаргородского были использованы многочисленные законодательные источники, начиная от Талмуда и Корана, Законов Хаммурапи и Ману Дигестов Юстиниана вплоть до действовавших в то время уголовных кодексов тринадцати государств, работы дореволюционных русских криминалистов, советских и зарубежных ученых.[1002] На примере преступлений против жизни и здоровья М. Д. Шаргородский рассмотрел и сложные проблемные вопросы соучастия, причинной связи и др.

Характерной особенностью научно-исследовательской работы для этого периода было то, что ученые обратились к научному обобщению и анализу судебной практики. Помимо упомянутой выше работы Т. Л. Сергеевой, следует назвать: Исаев М. М., Пионтковский А. А. Вопросы уголовного права, военно-уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного Суда СССР (М., 1947); Пионтковский А. А. Вопросы общей части уголовного права в практике судебно-прокурорских органов (М., 1954); Шаргородский М. Д. Вопросы общей части уголовного права (законодательство и судебная практика). (Л., 1955).

Внимание отечественных криминалистов привлекают также проблемы международного уголовного права и ответственности за преступления против мира и человечества. Здесь, прежде всего, необходимо отметить исследования А. Н. Трайнина (Защита мира и уголовный закон. М., 1937; Уголовная ответственность гитлеровцев. М., 1944; Уголовная ответственность за пропаганду агрессии. М., 1947; Защита мира и борьба с преступлениями против человечества. М., 1956 и др.), а также работы Н. Н. Полянского, П. С. Ромашкина, М. Н. Гернета, В. И. Курляндского, М. Д. Шаргородского и др.

Следующий период, хронологически определяемый 1956–1963 гг., вошел в историю страны под названием «оттепель». Разоблачение культа личности И. В. Сталина на XX съезде КПСС, осуждение политики массовых репрессий, определенная демократизация общественной жизни способствовали развитию социальных наук, включая и уголовное право. На авансцену уголовно-правовой науки выходит новое поколение криминалистов. Среди них Н. А. Беляев, И. И. Карпец, М. И. Ковалев, В. Н. Кудрявцев, Г. А. Кригер, Н. И. Загородников, Б. В. Здравомыслов, Н. Ф. Кузнецова, А. Б. Сахаров, В. Г. Смирнов, Н. А. Стручков,[1003] Б. С. Никифоров,[1004] И. С. Ной, А. Л. Ременсон, А. М. Яковлев, П. С. Дагель и др.

В 1957 г. начинается работа по подготовке проекта Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, а затем и республиканских уголовных кодексов. В подготовке этих законов принимали участие многие ведущие ученые страны. Проект Основ был опубликован и широко обсуждался научными и практическими работниками на различного рода совещаниях и конференциях, а также на страницах газет и в юридических журналах.[1005]

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, а также общесоюзные законы об уголовной ответственности за государственные и за воинские преступления были приняты 25 декабря 1958 г.

Задачи уголовного законодательства определялись в Основах как охрана советского общественного и государственного строя, социалистической собственности, личности и прав граждан и всего социалистического правопорядка от преступных посягательств. Исключительно важное значение имела норма об основаниях уголовной ответственности (ст. 3), согласно которой «уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние. Уголовное наказание применяется только по приговору суда». Соответственно, преступление определялось как общественно опасное деяние (действие или бездействие), посягающее на советский общественный или государственный строй, социалистическую систему хозяйства, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права граждан, а равно иное посягающее на социалистический правопорядок, общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом (ст. 7). Таким образом, отвергалась возможность применения внесудебной уголовной репрессии, привлечения к ответственности по аналогии закона и на основании исключительно социальной опасности личности. Личность преступника и ее общественная опасность могли и должны были учитываться только в случае совершения этим лицом преступления при решении вопроса об освобождении от уголовной ответственности и наказания (ст. 43) и при назначении наказания (ст. 32). Основы закрепили демократическое и гуманистическое положение, что закон, устраняющий наказуемость деяния или смягчающий наказание, имеет обратную силу, то есть распространяется также на деяния, совершенные до его издания; напротив, закон, устанавливающий наказуемость деяния или усиливающий наказание, обратной силы не имеет (ст. 6).

Про наказание в Основах уголовного законодательства говорилось, что оно не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждения совершения новых преступлений как осужденными, так и иными лицами (ст. 20).

Основы содержали развернутые нормы о действии уголовного закона во времени и пространстве, об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, соучастии и стадиях свершения преступления, назначении наказания и освобождении от наказания.

Уголовный кодекс РСФСР был принят 27 октября 1960 г. и вступил в действие с 1 января 1960 г.

Общая часть УК в основном воспроизводила Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик. В то же время Кодекс предусматривал новые основания освобождения от уголовной ответственности: с передачей дела на рассмотрение товарищеского суда в случае совершения малозначительных преступлений (ст. 51) и с передачей на поруки для исправления и перевоспитания общественной организации или коллективу трудящихся лица, совершившего преступление, не представляющее большой общественной опасности (ст. 52). В 1977 г Кодекс был дополнен ст. 50¹ об освобождении от уголовной ответственности с привлечением к административной ответственности лица, совершившего деяние, содержащее признаки преступления, не представляющего большой общественной опасности.

В Кодексе были установлены основания для признаний лица особо опасным рецидивистом, а также виды исправительно-трудовых учреждений, назначаемых для отбытия наказания лицом, осужденным к лишению свободы, в зависимости от характера преступления и данных о личности осужденного.

Особенная часть УК 1960 г. в первоначальной редакции включала 206 статей, подразделенных на двенадцать глав: государственные преступления, среди которых выделялись особо опасные и иные государственные преступления, преступления против социалистической собственности, преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности, преступления против политических и трудовых прав граждан, преступления против личной собственности граждан, хозяйственные преступления, должностные преступления, преступления против правосудия, преступления против порядка управления, преступления против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения, преступления, составляющие пережитки местных обычаев, воинские преступления. Но уже с 1962 г. в Кодекс начали вноситься изменения и дополнения, приобретшие со временем едва ли не лавинообразный характер.

Одним из первых учебников, изданных в этот период, был учебник по общей части советского уголовного права, подготовленный коллективом кафедры уголовного права Ленинградского университета. Предметом науки уголовного права определялись преступление и наказание как социальные явления в их историческом развитии, советское уголовное законодательство и практика его применения.[1006] Учебник отличался от ему предшествовавших и многих других, ему последовавших, высоким научным уровнем, основательностью. Большой раздел учебника был посвящен истории уголовного права, начиная с древнейших времен. Широко использовался метод сравнительного правоведения. В особых главах излагались вопрос о причинах преступности и основы исправительно-трудового права.

В этот период публикуется ряд значительных работ по проблемам общей части уголовного права, оказавших заметное влияние на последующее развитие теории уголовного права в СССР и России. Среди них можно выделить исследования Т. В. Церетели (Причинная связь в уголовном праве. Тбилиси, 1957; Причинная связь в уголовном праве. М., 1963), Н. Ф. Кузнецовой (Значение преступных последствий для уголовной ответственности. М., 1958; Ответственность за приготовление к преступлению и покушение на преступление по советскому уголовному праву. М., 1958), А. А. Пионтковского (Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961), Б. С. Никифорова (Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960), В. Н. Кудрявцева (Объективная сторона преступления. М., 1960; Теоретические основы квалификации преступлений. М., 1963), Я. М. Брайнина (Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1962), М. И. Ковалева (Соучастие в преступлении. Часть первая. Понятие соучастия // Ученые труды Свердловского юридического института. Т. 3. 1960), П. И. Гришаева и Г. А. Кригера (Соучастие по уголовному праву. М., 1959), М. Д. Шаргородского (Наказание по уголовному праву эксплуататорского общества. М., 1957; Наказание по советскому уголовному праву. М., 1958), Н. А. Беляева. Цели наказания и средства их достижения в исправительно-трудовых учреждениях. Л., 1963), И. С. Ноя (Вопросы теории наказания в советском уголовном праве. Саратов, 1962).

Зарождается дискуссия о понятии уголовной ответственности и об уголовном правоотношении, в которой принимают участие как маститые криминалисты, так и начинающие исследователи (А. А. Пионтковский, М. Д. Шаргородский, Н. И. Загородников, А. Л. Ривлин, Я. М. Брайнин, Н. С. Лейкина, В. Г. Смирнов, В. И. Курляндский, В. Г. Беляев, Б. В. Волженкин и др.).[1007] Эта дискуссия продолжится и в последующие годы и приведет к существованию в отечественном уголовном праве нескольких концепций о понимании уголовной ответственности и ее видах.

Живой интерес вызвала проблема целей наказания. М. Д. Шаргородский пришел к выводу, что в современном праве кара, страдание являются неизбежными свойствами, содержанием наказания, но не его целями, каковыми должно признаваться лишь предупреждение совершения преступлений как самим преступником, так и другими лицами. «Свойство оказывать предупредительное воздействие на преступника и окружающих есть объективное свойство самого наказания, – писал М. Д. Шаргородский, – оно было имманентно наказанию даже тогда, когда законодатель еще не отдавал себе отчета в этом его свойстве. С этой точки зрения спор классического и социологического направлений в буржуазном уголовном праве не имел большого практического значения, ибо и наказание у классиков, и меры социальной защиты у социологов объективно способны привести к разрешению и общих, и специальных превентивных целей. Однако тогда, когда эти свойства наказания осознаны и становятся целью его применения, на первое место может выдвигаться и выдвигается одно из этих свойств в качестве основной цели, а это уже влияет на систему и характер наказаний».[1008]

Положение, что кара является содержанием, но никак не целью наказания было поддержано рядом ученых (А. Л. Ременсон, И. С. Ной и др.). В то же время И. И. Карпец полагал, имея в виду положения ст. 20 Основ уголовного законодательства 1958 г., что, «законодатель вовсе не отрицает цели кары в наказании. И когда суд назначает наказание, то он руководствуется определенными целями: и покарать, и исправить преступника посредством применения наказания. Трудно представить себе применение наказания без цели покарать».[1009] Рассматривал кару как цель наказания и Н. А. Беляев, понимая ее как «причинение правонарушителю страданий и лишений в качестве возмездия за совершенное преступление».[1010] «Под карой как одной из целей наказания, – писал последний автор, – мы понимаем причинение страданий и лишений виновному в совершении правонарушения, за его совершение и соответствии с ним, для удовлетворения чувства справедливости членов социалистического общества и, тем самым, для достижения иных целей наказания».[1011]

В этот же период продолжают обсуждаться проблемы причинной связи в уголовном праве (Т. В. Церетели, А. А. Пионтковский, М. Д. Шаргородский, В. Н. Кудрявцев, М. И. Ковалев, В. Т. Васьков, М. Н. Меркушев, Г. В. Тимейко и др.), вины (В. Г. Макашвили, Ш. С. Рашковская и др.), природы соучастия (М. А. Шнейдер, П. И. Гришаев, Г. А. Кригер, М. И. Ковалев, В. Г. Смирнов, Г. Б. Витгенберг, Н. А. Стручков, И. П. Малахов, В. С. Прохоров и др.).

Серьезным подспорьем для исследователей проблем уголовного права стала изданная в 1961 г. библиография работ по уголовному праву за период с 1917 по 1960 г., составленная старшими лаборантами кафедры уголовного права Ленинградского государственного университета Ф. М. Аскназий и Н. В. Маршаловой.[1012]

Становится очевидной необходимость глубокого изучения причин преступности в социалистическом обществе. Партийный официоз-журнал «Коммунист» в редакционной статье в 1956 г. отметил, что «очень слабо изучаются юристами причины преступности в СССР. Необходимо представить в распоряжение криминалистов данные судебной статистики с тем, чтобы можно было конкретно исследовать причины преступности и наметить дальнейшие меры по ее предотвращению».[1013] Об этом пишут многие криминалисты: В. Н. Кудрявцев, В. И. Курляндский, А. С. Шляпочников, А. А. Герцензон, А. А Пионтковский, Н. Ф. Кузнецова, М. Д. Шаргородский и другие авторы.[1014] Особо следует отметить монографию А. Б. Сахарова «О личности преступника и причинах преступности в СССР» (М., 1961). Постановлением Совета Министров СССР от 30 мая 1963 г. был создан Всесоюзный научно-исследовательский институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, руководителем которого был назначен профессор И. И. Карпец.[1015]

Криминология как наука о преступности, ее причинах и личности преступника постепенно выделяется из уголовного права в качестве самостоятельной научной и учебной дисциплины, хотя этот процесс был непростым и сопровождался дискуссией о месте криминологии в системе общественных наук и ее соотношении с уголовным правом.

В ходе дискуссии, продолжавшейся и в 70-е годы, определилось несколько принципиальных позиций. Сторонники одной из них утверждали, что криминология – составная часть, раздел науки уголовного права, как ранее считали некоторые дореволюционные российские криминалисты, примыкавшие к социологическому направлению в уголовном праве. Согласно этой позиции, предметом уголовно-правовой науки, наряду с нормами уголовного законодательства, явлениями реальной общественной жизни, опосредуемыми этими нормами, применением уголовно-правовых норм в судебно-следственной практике и т. п., являются также преступность, ее причины и меры профилактики.[1016] Криминология – лишь частный случай применения метода конкретно-социологического исследования в науке уголовного права, т. е. применение этого метода к изучению группы проблем (преступность, ее причины и предупреждение), входящих в предмет уголовного права. Выделение криминологии в самостоятельную науку, как полагал А А. Герцензон, привело бы к тому, что уголовное право превратилось в догматическую науку, замкнутую в кругу юридических понятий, ограничивающуюся только юридическим анализом норм уголовного законодательства в отрыве от конкретной действительности.[1017]

Согласно другой позиции криминология рассматривалась как самостоятельная юридическая наука, хотя и «отпочковавшаяся» от уголовного права, что доказывалось своеобразием предмета изучения (преступность и ее предупреждение), не укладывавшегося в рамки уголовного права, а также методами этого изучения. Правовой же характер криминологии аргументировался тем, что она черпает основные свои понятия из уголовного права, которое в известной мере определяет пределы криминологических исследований.[1018] Близким к такому пониманию являлось утверждение, что криминология – самостоятельная юридическая наука, находящаяся на стыке социологии и права, имеющая комплексный характер, изучающая явления, регулируемые не только правом, но и другими социальными нормами.[1019]

Наконец, в научной литературе были высказаны соображения в пользу рассмотрения криминологии как направления социологической науки, тесно связанного с уголовным правом и многими другими общественными науками.[1020]

В 70-е и последующие годы криминология развивается вне уголовного права, хотя в проведении криминологических исследований продолжают участвовать многие криминалисты. Позднее, в 1984 г., пять крупных ученых-криминалистов (академик В. Н. Кудрявцев, профессора И. И. Карпец, Н. Ф. Кузнецова, А. Б. Сахаров и А. М. Яковлев), внесших наибольший вклад в возрождение и становление отечественной криминологии, были удостоены звания лауреатов Государственной премии СССР.

Одновременно с этим самостоятельной наукой дисциплиной становится исправительно-трудовое (уголовно-исполнительное) право. Большая заслуга в этом принадлежит Н. А. Беляеву, А. Л. Ременсону,[1021] Н. А. Стручкову, Б. С. Утевскому, Е. Г. Ширвиндту, И. В. Шмарову и другим ученым.

В ряде научных работ начала 60-х годов содержалась критика отдельных положений отечественного уголовного законодательства, проводилась идея необходимости социальной обусловленности законодательных положений и недопустимости волюнтаризма в уголовном праве. Эти идеи, а также критика примитивного представления о возможности решения сложнейших социальных и экономических задач с помощью уголовного закона прозвучали как лейтмотив во вступительном докладе М. Д. Шаргородского на Всесоюзной конференции по проблемам уголовного права, проходившей в мае 1963 г. на юридическом факультете Ленинградского государственного университета. Между тем «оттепель» заканчивалась, и реакция властей была незамедлительной. На секретариате ЦК КПСС М. Д. Шаргородскому было объявлено строгое партийное взыскание, он был освобожден от должности заведующего кафедрой уголовного права и главного редактора журнала «Правоведение». А вскоре последовало постановление ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему развитию юридической науки и улучшению юридического образования в стране», которое окончательно пресекло идеологические «вольности».

Следующие два десятилетия в истории страны именуют периодом застоя. Определенный застой наблюдался и в общественных науках, в том числе юридических. Однако в исследованиях ряда уголовно-правовых проблем ученые стремились уйти от шаблона, выйти на новый теоретический уровень, раздвинуть привычные рамки, выработать рекомендации практике по применению законодательства, предложить законодателю новые решения традиционных вопросов. В центре внимания российских криминалистов в этот период были такие проблемы Общей части уголовного права, как: принципы уголовного права (П. С. Дагель,[1022] Ю. А. Демидов, Н. И. Загородников,[1023] С. Г. Келина, В. Н. Кудрявцев, П. А. Фефелов. и др.), уголовная ответственность и ее основания (З. А. Астемиров, Б. С. Волков, В. И. Курляндский, Н. А. Огурцов, В. С. Прохоров, A. И. Санталов, Н. А. Стручков и др.), дифференциация ответственности (Л. Л. Кругликов и др.), личность преступника (П. С. Дагель, Н. С. Лейкина, В. Д. Филимонов и др.), уголовно-правовое понятие вины (Б. С. Волков, М. С. Гринберг, П. С. Дагель, Р. И. Михеев, B. Е. Квашис, А. И. Рарог, К. Ф. Тихонов и др.), соучастие в преступлении (Р. Р. Галиакбаров, П. Ф. Тельнов и др.), множественность преступлений (В. П. Малков, Ю. А. Красиков и др.), наказание и его эффективность (И. М. Гальперин, А. С. Горелик, И. И. Карпец, А. И. Марцев, И. С. Ной, П. П. Осипов, М. Д. Шаргородский и др.), применение уголовно-правовых норм (А. В. Наумов). Вопросы Особенной части уголовного права исследовались в работах C. В. Бородина Г. Н. Борзенкова, В. А. Владимирова, Л. Д. Гаухмана, Н. И. Загородникова, М. А Ефимова, Б. В. Здравомыслова, А Н. Игнатова, А. И. Коробеева, А. В. Кузнецова, Б. А. Куринова, Г. А. Кригера,[1024] Б. М. Леонтьева, М. Д. Лысова, Ю. И. Ляпунова, Э. Ф. Побегайло, В. И. Ткаченко, Э. С. Тенчова, П. И. Трофимова и др.).

Значительным достижением стало издание многотомных курсов уголовного права, подготовленных коллективами ученых Москвы (в шести томах, ред. коллегия: А. А. Пионтковский, П. С. Ромашкин, B. М. Чхиквадзе. М., 1970–1971 гг.) и Ленинграда (в пяти томах, отв. ред.: Н. А. Беляев и М. Д. Шаргородский. М., 1968–1981 гг.).

В этот же период времени резко возрастает интерес ученых к проблемам уголовной политики и уголовной социологии, результатом чего явилась подготовка ряда научных работ. Среди них монография А. А. Герцензона «Уголовное право и социология» (М., 1970); коллективные монографии «Основные направления борьбы с преступностью» (М., 1975), авторами которой были И. М. Гальперин, В. И. Курляндский, М. Д. Шаргородский, и «Основания уголовно-правового запрета. Криминализация и декриминализация (отв. ред. В. Н. Кудрявцев, А. М. Яковлев. М., 1982), книги В. В. Клочкова «Уголовная политика и основные тенденции наказания в виде лишения свободы в СССР» (М., 1977), Н. И. Загородникова «Советская уголовная политика в деятельности органов внутренних дел» (М., 1979), В. А. Владимирова, Ю. И. Ляпунова «Советская уголовная политика и ее отражение в действующем законодательстве» (М., 1979), М. И. Ковалева, Ю. А. Воронина «Криминология и уголовная политика» (Свердловск, 1980), П. С. Дагеля «Проблемы советской уголовной политики» (Владивосток, 1982), Н. А. Беляева «Уголовно-правовая политика и пути ее реализации» (Л., 1986), В. В. Орехова «Социология в науке уголовного права» (Л., 1985) и др.

Помимо упомянутых исследований проблемы уголовной политики и уголовной социологии разрабатывались в трудах С. В. Бородина, С. Е. Вицина, А. Э. Жалинского, Г. А. Злобина, С. Г. Келиной, А. И. Коробеева, Н. Ф. Кузнецовой, И. И. Карпеца, В. М. Когана, Г. М. Миньковского, В. А. Номоконова, П. Н. Панченко, Л. И. Спиридонова, П. С. Тоболкина, А. С. Шляпочникова и других ученых.

Конечно, время и господствующая идеология накладывали свой отпечаток на эти исследования, которые носили преимущественно теоретический характер, в них в основном велась дискуссия о понятии уголовной политики и уголовной социологии, их соотношении с другими научными дисциплинами, о принципах и направлениях уголовной политики и т. п. Как правило, во всех работах подчеркивалась ведущая роль КПСС в осуществлении уголовной политики, и отсутствовал критический анализ практики осуществления этой политики.

Таким образом, и в советский период истории России наука уголовного права добилась ряда существенных результатов в разработке доктрины борьбы с преступностью.[1025] Своеобразным итогом развития уголовно-правовой науки в этот период стала опубликованная в 1987 г. издательством «Наука» монография «Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования» (отв. ред. академик В. Н. Кудрявцев и профессор С. Г. Келина). В авторский коллектив монографии входили также известные ученые в области уголовного права: Г. З. Анашкин, С. В. Бородин, И. М. Гальперин, Н. И. Загородников, Г. Л. Кригер, Н. Ф. Кузнецова, Р. И. Михеев, А. В. Наумов, Н. А. Носкова, С. В. Полубинская, М. Г. Угрехелидзе. Монография представляла собой изложение научной концепции перспективного развития уголовного права, разработанной с учетом динамики и структуры преступности, анализа действовавшего законодательства, обобщения зарубежного законодательного опыта и теоретических взглядов отечественных криминалистов по различным проблемам Общей части уголовного права. Оригинальной была форма этого научного произведения. Идеи авторов монографии были облачены в форму модели Общей части Уголовного кодекса (Основ уголовного законодательства), кратких, сжатых формулировок как бы проекта уголовного закона. Каждая научная идея, облеченная в нормативный текст, сопровождалась авторским комментарием с обоснованием изложенного решения, а иногда и освещением и анализом других научных позиций.

Авторы монографии представляли себе основные перспективы развития уголовной политики в направлениях декриминализации, депенализации и постепенном общем смягчении мер уголовно-правового воздействия в отношении преступлений небольшой общественной опасности, при сохранении строгих мер уголовно-правового воздействия в отношении лиц, виновных в тяжких преступлениях и рецидивистов.[1026] Определенная декриминализация проводилась уже на уровне институтов Общей части уголовного права. Предусматривалось общее смягчение мер наказания за счет снижения максимальных сроков лишения свободы, сведения к минимуму применения смертной казни, увеличение применения наказаний, не связанных с лишением свободы (ограничение свободы с обязательным привлечением к труду в нерабочие дни, краткосрочный арест и др.).

По мнению авторов теоретической модели УК, в новом уголовном законе «должно найти выражение: а) дальнейшее развитие и совершенствование таких важнейших принципов, имеющих конституционный характер, как принцип законности, равенства граждан перед законом и судом, принцип демократизма; б) более глубокое осуществление принципа экономии репрессии, что должно выражаться в постепенном сужении круга преступных деяний и смягчении уголовной ответственности на основе последовательного осуществления неотвратимости, справедливости и гуманизма ответственности; в) более развитые формы и методы участия граждан в предупреждении антиобщественных проявлений и борьбе с преступностью; г) постепенное преобразование карательного элемента в воспитательный в мерах уголовно-правового воздействия, применяемых за совершение преступлений».[1027]

В Теоретической модели содержалось много новых, интересных решений, связанных с проблемами Общей части уголовного права: вводилась специальная глава «Принципы уголовного кодекса», где предлагалось законодательное определение принципов законности, равенства граждан перед законом, личной ответственности, виновной ответственности, неотвратимости ответственности, гуманизма, справедливости ответственности, демократизма; проведена категоризация преступлений с введением понятия «уголовный проступок»; предлагались нормы, содержащие определения ограниченной вменяемости, сложной вины, различных видов прикосновенности к преступлению и множественности преступлений, правомерного профессионального риска как обстоятельства, исключающего преступность деяния и т. д.

Положения теоретической модели были в значительной степени использованы при подготовке проекта Основ уголовного законодательства Союза ССР и республик – последнего уголовно-правового акта советского социалистического государства. Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик были приняты Верховным Советом СССР 2 июля 1991 г., но в связи с последовавшими вскоре распадом СССР и крахом социалистической системы так и не вступили в силу. Нельзя, однако, отрицать, что именно исследования отечественных криминалистов 60–80-х годов явилась теоретической базой для новой реформы уголовного законодательства, имевшей место в середине 90-х годов XX века.